Раздался стук в дверь – торопливое, нервное постукивание наследницы, не способной обуздать свои чувства. Он сказал ей только, как пройти в зал, больше ничего. Ни своего номера комнаты, ни фирмы, от имени которой он снял зал, а она на радостях не поинтересовалась этим. Фитцпатрик торопливо снял телефонную трубку в маленькой комнате и положил ее рядом с аппаратом. Затем снова встал за дверью под таким углом, чтобы можно было смотреть в щель, вынул из-за пояса пистолет и, прижав его к губам, приветливо крикнул по-немецки так громко, чтобы его можно было услышать в коридоре:

– Bitte, kommen Sie herein! Die Tiir ist offen. Ich telefoniere gerade[59].

Звук открывающейся двери только чуть опередил Ильзе Фишбейн, которая быстрым шагом вошла в конференц-зал и устремила взгляд на стол. За ней следовал Эрих Ляйфхельм, который быстро обвел глазами зал и чуть заметно кивнул кому-то сзади. В поле зрения появился третий человек в шоферской униформе, держа правую руку в кармане черной куртки. Затем Коннел уловил второй звук, который так жаждал услышать, – захлопнулась входная дверь.

Морской юрист рывком открыл дверь маленькой комнаты и быстро шагнул вперед, направив пистолет на шофера.

– Ты! – крикнул он ему по-немецки. – Вынь руку из кармана! Медленно! – Женщина охнула и набрала воздуха в легкие, собираясь закричать. Фитцпатрик резко бросил: – Молчать! Ваш дружок подтвердит: мне терять нечего. Я могу перестрелять всю вашу троицу и через час покинуть страну, а полиция пусть себе ищет несуществующего мистера Парнелла.

Шофер, у которого от сдерживаемой ярости ходили желваки, вытащил из кармана руку с растопыренными пальцами.

Ляйфхельм злобно уставился на пистолет в руке Коннела, лицо его больше не было восковым – он пылало от гнева.

– Вы не посмеете…

– Посмею, фельдмаршал, – отозвался Фитцпатрик. – Точно так же, как сорок лет назад вы посмели изнасиловать ребенка, а потом сделали так, чтобы эта девочка и ее семья не вышли из лагеря. Не валяйте дурака, на вашем месте я бы не стал сердить меня еще больше. – Коннел повернулся к женщине: – Вы! В папке на столе восемь кусков веревки. Начинайте с шофера. Свяжите ему руки и ноги, я скажу, как это делается. Живо!

Через четыре минуты шофер и Ляйфхельм сидели на двух стульях со связанными руками и ногами, а пистолет шофера был извлечен из его кармана. Фитцпатрик проверил надежность узлов, завязанных по его указаниям. Узлы оказались надежными: чем больше он тянул, тем туже они становились. Фитцпатрик усадил перепуганную Ильзе Фишбейн на третий стул и привязал ее руки к подлокотникам, а ноги – к ножкам.

Вставая, Коннел взял со стола пистолет и подошел к Ляйфхельму, который сидел ближе всех к телефону.

– Слушайте внимательно, – сказал он, приставив пистолет чуть не вплотную к генеральской голове. – Сейчас я повешу трубку в соседней комнате, и мы с вами кое-куда позвоним.

Фитцпатрик быстро прошел в маленькую комнату, повесил трубку и вернулся. Затем, усевшись рядом со связанным Ляйфхельмом, он достал вырванный из бювара листок с телефоном генеральского имения за Бад-Годесбергом на берегу Рейна.

– Чего вы добиваетесь? – спросил Ляйфхельм.

– Хочу обменять вас на Конверса, – ответил Фитцпатрик.

– Mein Gott! – прошептала Ильзе Фишбейн, окаменев, а шофер замигал и начал дергать руками, отчего веревки еще сильнее впивались ему в запястья.

– И вы полагаете, что кто-нибудь станет вас слушать, а уж тем более выполнять ваши приказы?

– Конечно, если захотят видеть вас живым. Вы отлично знаете, генерал, что я не блефую. Я включу радио – кстати, пистолет стреляет бесшумно, – убью вас и улечу из Германии еще до того, как вас здесь обнаружат. Зал этот снят на всю ночь с требованием ни в коем случае нас не беспокоить. – Коннел переложил пистолет в левую руку, правой снял трубку и набрал записанный на листке номер.

– Guten Tag. Hier bei General Leifhelm.

– Позовите к телефону какое-нибудь ответственное лицо, – сказал морской юрист на великолепном верхнегерманском диалекте. – Я держу пистолет менее чем в футе от головы генерала Ляйфхельма и пристрелю его тут же, если вы не выполните моих инструкции.

Послышались приглушенные крики – кто-то явно прикрыл ладонью трубку. Через несколько секунд раздался медлительный, с заметным британским акцентом голос:

– Кто вы и что вы хотите?

– Не узнаете? Похоже, это майор Филипп Данстон, прошлый раз вы выступали под этим именем, не так ли? Только тон у вас теперь не такой дружеский.

– Не шутите, капитан. Вы пожалеете об этом.

– Не глупите и вы, иначе Ляйфхельм пожалеет об этом еще быстрее, если он вообще будет способен на это. В вашем распоряжении один час, чтобы доставить Конверса в аэропорт к пропускным воротам “Люфтганзы”. Для него заказан билет на десятичасовой рейс на Вашингтон через Франкфурт. Я позвоню в зал, куда вы его доставите, и буду разговаривать только с ним. Уезжая отсюда, я позвоню вам по другому телефону и сообщу, где ваш хозяин. Итак, действуйте, майор. У вас всего один час! – Фитцпатрик приблизил трубку к губам Ляйфхельма и вдавил пистолет ему в висок.

– Делайте, как он сказал, – проговорил генерал, давясь собственными словами.

Медленно текли минуты ожидания – четверть часа, полчаса, – и наконец генерал Ляйфхельм нарушил молчание.

– Значит, вы все-таки откопали ее, – сказал он, кивком указывая на Ильзе Фишбейн. Она дрожала, по полным щекам катились слезы страха и разочарования.

– Как и ваши сорокалетней давности подвиги в Мюнхене и массу других интересных вещей. Все вы встали сейчас на тропу войны, но можете не беспокоиться, фельдмаршал, я сдержу слово, данное вашему лакею: очень уж мне хочется увидеть, как вас, ублюдков, выставят напоказ, и тогда все поймут, что вы собой представляете. Из-за таких, как вы, слово “военный” стало ругательным во всем мире.

За дверями послышался какой-то шум. Коннел насторожился, поднял пистолет и направил его в голову генерала.

– Was ist?[60]– спросил немец, пожимая плечами.

– Keine Bewegung![61]

Из– за дверей доносились обрывки мелодии, исполняемой несколькими мужскими голосами, большинство которых изрядно фальшивило. В одном из конференц-залов завершилось какое-то совещание -по-видимому, спиртное помогло побыстрее исчерпать повестку дня. Хриплый хохот оборвал припев, когда мелодия только-только наладилась. Фитцпатрик успокоился, опустил пистолет; никто за пределами этого зала не знал ни его имени, ни номера его комнаты.

– Вы говорите, что люди, подобные мне, дискредитируют вашу профессию – между прочим, это и моя профессия, – заметил Ляйфхельм. – А вам не приходило в голову, капитан, что мы можем поднять авторитет нашей профессии на невообразимую высоту в мире, который так в нас нуждается?