– Ты не отвернешься? – спрашиваю я.

– Нет.

– А если я откажусь?

– Ты ослепнешь.

– Ой, да ладно, я и дольше в линзах ходила, ничего, не ослепла.

– Мы будем стоять, пока ты их не снимешь.

Он говорит спокойно и отрешенно. Так, будто ему плевать. Это задевает.

– Хорошо, – говорю я таким тоном, будто мне тоже плевать.

У меня серые глаза. С вкраплениями зеленого. Я почти не вижу теперь без линз. Микки приходится вести меня по коридору до купе. Наверное, человек, только что побрившийся налысо, сможет меня понять. Без линз я ощущаю себя голой, беззащитной и уязвимой. Как слизняк без раковины.

Становится прохладно. В купе нет ни одеял, ни белья. У нас нет теплой одежды. Микки обнимает меня. Чувствую бесконечную усталость и закрываю глаза. Микки вдруг тянется к столу и берет ручку. Она валялась рядом с ноутбуком.

– Позволишь мне порисовать на тебе, сероглазка? – спрашивает он. Это звучит так нежно, что мне становится неловко.

Он бережно берет мою ладонь и начинает выводить узоры на руке. Что-то вроде мехенди ручкой. Это такие узоры хной, которыми украшают себя азиатские женщины. Не помню, где читала об этом. Поначалу неприятно и немного щекотно, но потом я привыкаю и успокаиваюсь. Пока он рисует, все будет хорошо. А дальше? Еще не знаю.

***

Проводник будит нас через пару часов. Говорит, что нужно срочно выходить, потому что через двадцать минут будет проверка таможни, а ему проблемы не нужны. Нам тоже. Надежда проскочить пару стран без проверки документов провалилась. Ни в Познань, ни в Гданьск мы не попадем.

– А где мы вообще? – спрашивает Микки.

– Детмольд.

– Страна какая? – уточняю я.

– Германия, – бросает проводник и идет в сторону тамбура.

– Опять Германия… – бормочу я.

Там уже топчутся полусонный Ленц и еле держащийся на ногах Виктор. От него исходит такой едкий запах алкоголя, что мне просто непонятно, как он до сих пор держится на ногах. Таким пьяным я его даже в колледже не видела.

Поезд резко сбавляет скорость и тормозит на крытой и пустынной станции. Мы выходим. Асфальт блестит от недавно прошедшего дождя. Здесь довольно холодно. Я в очень неудобных босоножках, которые купила прямо на вокзале в Амстердаме. Там был не самый хороший выбор: босоножки, шлепанцы и традиционные голландские башмачки и тапочки такой же формы. Огромные, немного мультяшные и с закрученными вверх носами. По сравнению с такими башмаками босоножки – совсем неплохой вариант.

На платформе, кроме нас, никого. Пытаюсь отогнать плохие воспоминания, но они все равно догоняют. Они быстрее меня. Смотрю на Микки. Тот сидит рядом, уронив голову на руки. Виктор сидит прямо на асфальте, прислонившись к ножке лавочки. Ленц нервно озирается по сторонам. Микки поднимает голову и кривится при виде Ленца. Он, практически не глядя, срывает со спинки лавочки какую-то бумажку и достает телефон.

– Да. Мы на вокзале, как до вас добраться? Хорошо…

Через двадцать минут мы уже в хостеле рядом с вокзалом. Это обычный немецкий особняк с белыми стенами, панорамным остеклением на первом этаже, милым двориком для барбекю и треугольной крышей. Похоже, мы здесь единственные постояльцы. Неудивительно. Я даже не слышала про такой город. Хоть бы какого-нибудь Крысолова себе придумали, что ли…

– Мне нужны ваши паспорта, – заявляет заспанная девушка на рецепции. Двести евро, и паспорта больше не нужны. Хотя теперь девушка начинает на нас с подозрением коситься.

– Мы просто похожи на них, – говорит Микки. У него иногда такой взгляд, что хочется куда-нибудь убежать. Уплыть. Уползти. Закричать.

– Я поняла, – говорит девушка.

– Слышали про конкурс видеороликов?

– Нет, – уже менее подозрительно говорит она.

– Нужно снять ролик вроде как с Вереной и Микки в каком-нибудь экзотическом месте, а остальные должны отгадать, где это снято, – поясняет он.

– Так ведь соврать можно, – уже совсем без страха говорит девушка. Тут у нее лицо проясняется. – А, поняла. В месте съемки феникс нарисован, правильно?

– Точно, – говорит он.

– Как ты это придумал? – восхищенно спрашиваю я, когда девушка уходит спать.

– Черная Луна с 9669 вчера на форуме это обсуждали, – говорит Микки.

Он падает в кресло перед журнальным столиком и достает сигареты. Здесь совершенно точно нельзя курить. И ему абсолютно на это плевать. Микки задумчиво смотрит на смятую пачку Black Apple и сминает ее. Как будто пачка виновата в том, что в ней закончились сигареты.

– Я иду спать, – поднимает вверх руки Ленц.

Мы смотрим на Виктора, но тот точно не в состоянии никуда идти.

– Банда Бонни и Клайда, – говорит Микки самому себе, затягиваясь последней сигаретой. – Я не понимаю.

– Откуда ты про Бон… про них знаешь? – спрашивает Ленц. Он тоже садится и бросает на стол бесполезный сейчас ноут. Компьютер разряжен до нуля. Благодаря мне.

– Я тоже читаю форумы. Там все нас сравнивают с ними, – пожимает плечами Микки. Он выглядит уставшим и измотанным. Этот день начался почти сутки назад. Неудивительно. – Тебе-то это зачем нужно?

– Я прикалываюсь, – говорит Ленц. Интонацией он пытается подражать Микки. Звучит комично. – Мы все прикалываемся. Пытаемся заработать на своем образе жизни. Это ведь именно то, чему хотят подражать.

– Тебе двадцать лет, и у тебя есть деньги. Много денег. Почему ты не пойдешь прикалываться по клубам и проституткам?

– Уже сходил, – ежится Ленц. – Скучно. И в Голландии они какие-то страшные. К тому же сейчас мы нашли способ заработать намного больше. Почти легально. Я тоже хочу свои пятнадцать минут славы. Я хороший программист, но не лучший, а сейчас у меня есть реальный шанс прославиться, – говорит Ленц.

– Почему пятнадцать минут? – хмурится Микки.

– Это Уорхол[14] сказал, – говорю я. Все оборачиваются. Ненавижу эти моменты, когда все вдруг оборачиваются. Кажется, что сейчас все начнут смеяться, как тогда. Пару жизней назад. – Ну, Уорхол. Он прославился тем, что нарисовал банки с супом.

На минуту воцаряется молчание. За окнами пустынный дворик для барбекю с ровным газоном, аккуратной беседкой и колышущимся на ветру флагом на крыше какого-то подсобного помещения. На куске материи изображен герб. Видимо, славного города… Ден… В общем, того, в котором мы оказались. Этот флаг колышется на ветру и вносит некоторое разнообразие в сумрачный пейзаж. Сейчас около трех часов ночи. Рассвет еще не скоро. Я потихоньку начинаю засыпать.