Рог-воин Суни ответил не сразу. Пошевелил губами, проглотил стоявший в горле комок. И лишь после этого ответил:

– Ясна.

– Чудесно. С тобой на сегодня все. Этот день только начался. Но завтра на рассвете наш ДВ, машина, тебе знакомая, отправится в горы. Отвезет вашего покойного механика. Одного его, как ты думаешь?

– Н-не знаю…

– Вот подумай.

И повернулся к своему офицеру:

– В камеру его. И не тревожьте. Пусть думает. Если захочет говорить, срочно сообщите мне, без меня с ним не работайте.

Когда вызванный надзиратель вывел Суни, Сидо сказал еще:

– Принимайтесь поочередно за остальных. В том же духе, как сейчас здесь.

– Слушаюсь. Думаю, что хоть один да заговорит.

– Наверное. Но мне нужно, чтобы говорили все.

Чаргуна, горная куропатка, помедлив, свистнула еще раз. Нет, никак не мог этот волнующий звук остаться неуслышанным, а уловленный чутким горным слухом, оставить здешнего человека равнодушным. Таким был расчет Керо. И он оказался верным.

Грубая занавеска дрогнула и медленно, медленно начала отходить в сторону – ее нижний левый край. Великая осторожность нужна, чтобы не вспугнуть птицу, оказавшуюся где-то совсем рядом. Поэтому не только занавеска отошла медленно, палец за пальцем, но и голова охотника (сейчас он был только охотником, кем бы ни являлся во все другие годы и минуты своей жизни) стала возникать из горных недр очень неспешно и высунулась ровно настолько, чтобы можно было, скосив глаза, увидеть, где же находится дичь, и в зависимости от этого решить: каким же способом добыть ее. А чтобы помочь чаргуне обнаружить себя, голова, вытянув губы, в свою очередь издала призывный клич – но не свист, как самка, а нечто вроде громкого, хрипловатого воркования. Снова крикнула самка – совсем близко, но сверху; и ловцу пришлось извернуться, приняв совершенно неудобную позу, чтобы увидеть наконец цель. Лицо подземного обитателя было вымазано чем-то, по цвету неотличимым от красновато-бурой поверхности скал, только белки глаз выделялись, так что он не очень опасался птичьего испуга. Извернувшись, он наконец смог окинуть взглядом верхнюю четверть кругозора, чтобы увидеть насмешливую ухмылку Керо. Трудно сказать, успел ли он заметить и понять мгновенный блеск, сопровождавший резкий взмах руки разведчика по направлению к открывшемуся благодаря неловкой позе горлу горца; вернее всего, не успел, но все равно это ему не помогло бы, как и вообще никто другой не помог бы, кроме Создателя. Однако, видимо, на сей раз он болел за другую команду.

Монотонная гамма красок крутого обрыва обогатилась горячим красным цветом, а тишина – непродолжительным хрипением. А двое уже, просунув руки в отверстие, ухватили тело под мышки и принялись вытаскивать наружу, что оказалось делом нелегким. Перед тем как отправить его в последний путь – вниз, к обломкам агракора, – Керо снял с убитого оружие, больше ничего на нем не было, и это обрадовало обоих: значит, нужное должно отыскаться там, внутри.

Онго сказал:

– Куртку тоже. И штаны. Все с него снимем.

– Куртку – так-сяк. А штаны… Да нам не удержать его на весу.

– Необязательно целыми. Вот прямо сейчас разрежь штанины сверху донизу, так и снимем.

– Да на кой нам Арук…

– Брезжит мыслишка… Давай, время идет!

Керо, ворча, выполнил приказание.

Потом, когда тело скрылось внизу, Керо посчитал, что прошло достаточно времени для того, чтобы пропавшего спохватились – если бы кто-нибудь находящийся внутри по соседству с ним и предположил, что напарник вылез на склон, он попытался бы выяснить, почему тот мешкает, и голова его возникла бы на том же самом месте. Однако этого не произошло, изнутри не донеслось ни одного тревожного звука, да и нетревожного тоже, и Керо прошептал:

– Иду туда, подстрахуй в случае чего. И нырнул в отверстие – не ногами, как было бы удобнее, а головой, а еще точнее, впереди головы были вытянутые руки, одна из которых нащупывала путь, а вторая сжимала рукоятку кинжала. Онго, подобравшись к самому лазу, левой рукой удерживался за небольшой выступ, правой же, тоже сжимавшей кинжал, одновременно придерживал и край занавески, чтобы хоть что-то видеть в падавшем снаружи сумеречном свете. Кинжал он в отличие от Керо держал не за рукоятку, а за клинок, у самого острия, двумя пальцами, чтобы при необходимости сразу можно было метнуть оружие во врага. Ноги Керо рывками продвигались все ближе к отверстию; Онго напряженно всматривался, но впереди не было видно ничего и никого, темная пустота. Именно это и было тем самым, что ему сейчас хотелось увидеть.

Ноги скрылись; а еще через секунду-другую откуда-то снизу возник приклад автомата, и Онго ухватился за него, как падающий в пропасть за подвернувшийся .куст. Оружие, надо думать, принадлежало убитому, значит, должно было находиться в полной готовности. Еще через несколько мгновений Онго услышал негромкое:

– Давай сюда…

И рука высунулась. Онго вложил в раскрытую ладонь автомат. А когда смутно видимая фигура Керо отступила куда-то в сторону, полез внутрь, стараясь не ободрать одежду о не очень-то гладкие края лаза.

Они оказались в тесном, неопределенной формы каменном мешке. Судя по его стенам, помещение это не было создано человеком, но возникло в результате давних природных процессов. Людям принадлежало только авторство в создании лаза или, возможно, лишь его расширении. Внутри было сыровато, воздух не казался свежим, а главное – тут не было ничего, кроме камня, на котором можно было сидеть, и лежавшей на полу сумки, вероятно, принесенной с собой единственным обитателем этой норы. Увидев это, Онго вздохнул облегченно: до сих пор его тревожила мысль о том, что убитый вовсе и не был врагом, а просто каким-то отшельником или действительно охотником; в последнее, впрочем, не очень-то верилось: на кого было устраивать засаду в этих безжизненных местах? Теперь же, осмотревшись, он понял, что и отшельником убитый не был: даже у отшельника возникает постепенно какое-то домашнее хозяйство, пусть и самое , примитивное.

Хотя бы ветки, на которых спать, или тряпье, чтобы накрываться ночью. Тут и днем холодное ночью же наверняка полный колотун. Ничего – кроме сумки. Что, кстати, в ней?

Керо первым успел исследовать ее. Кусок мяса, вареного, завернутый в лоскут пленки. Какие-то коренья – надо полагать, съедобные, а может, даже целебные: в горах широко пользовались такими, но с Равниной этим опытом предпочитали не делиться. Патроны, дюжин пять, на две полные зарядки. Хороший оселок – вещь необходимая всякому, привыкшему пользoваться кинжалом. Оселок Керо не стал возвращать в сумку – сунул в карман. Туда же отправил и пару толстых вязаных носков ручной работы, конечно. Вязальное ремесло в горах процветало. Вот и все. Нет, это не багаж для жизни; на дежурство с таким можно выйти, чтобы через несколько часов, сменившись, вернуться туда, где имеется все остальное, потребное в быту, и, конечно, другие люди.