«Почему вы пишете только женщин? Почему только обнаженных?»

На сей раз ответ заставил себя ждать. И разочаровал Джиллиан. Поразмыслив, она отстучала другой вопрос, но тут же его стерла. И снова написала.

«Вы спите со своими моделями?»

Только успела отправить, как от Хуберта пришел еще один мейл. Мол, благодаря наготе между художником и моделью возникает эротическое напряжение, тяга друг к другу. Искусство состоит в том, чтобы использовать эту энергию для создания картины.

Тут уж Джиллиан пожалела, что задала тот вопрос. Ответ, снова заставивший себя ждать, звучал так:

«Предлагаю встретиться».

«Это непрофессионально».

«Предлагаю встретиться».

«Вы повторяетесь!»

«Все в жизни повторяется».

«Нет».

«Тогда чего же вы добиваетесь?»

Джиллиан призадумалась. Написала ответ, перечитала, улыбнулась и кликнула «отправить». Ответа дожидаться не стала, выключила компьютер. Когда шум вентилятора окончательно смолк, ей показалось, что в квартире как-то очень уж тихо.

В Гамбурге шел дождь. В аэропорту Джиллиан взяла такси и поехала домой к писателю. Съемочная группа уже находилась там, и писатель страшно волновался, потому что оператор хотел переставить мебель в гостиной. Еще писатель отказывался гримироваться, хотя ведь ясно, что на протяжении жизни его уже сто раз гримировали. Джиллиан вмешалась с объяснениями: все ради того, чтобы он выглядел совершенно естественно. Во всяком случае, она ему вроде бы понравилась, постепенно он чуточку расслабился и даже неуверенно пытался с нею пофлиртовать. Засняли его за письменным столом и на фоне книжных стеллажей, на прогулке по району портовых складов, в шикарном кафе, куда, по его словам, он добровольно ни за что бы не пошел. Джиллиан попросила его попутно что-нибудь записывать, делать заметки, но он не прихватил из дому ни листка бумаги. Пришлось ей одолжить писателю черный блокнотик-молескин, и какую-то запись он сделал. Потом вернулись в его дом, чтобы записать интервью. Джиллиан разместилась поближе к камере. Открыв блокнотик со списком вопросов, она углядела следующие строчки: «Именно таким читатели представляют себе писателя. Телевидение полностью оправдало мои ожидания». Не моргнув глазом она задала первый вопрос.

Писателя, видимо, задевало, что автобиография привлекла больше внимания и имела больший успех, нежели его амбициозные эксперименты в прозе.

– Между тем и эта книга – вымысел! – заявил он.

– Но где же тогда реальность? – удивилась Джиллиан.

– Тому, кто жаждет познать реальность, достаточно просто выглянуть в окно.

– Зачем же вы пишете свои книги?

Писатель поглядел на нее с сочувственной улыбкой:

– Из профессиональных соображений – так ответил на данный вопрос один мой коллега. А другой сказал: из жадности, похоти и тщеславия. Вероятно, в моем случае…

Тут беседу прервал звукооператор, он поймал посторонние шумы и поэтому попросил их повторить последние фразы. Но писатель не соглашался:

– Вот оно, бремя реальности! Ее нельзя ни повторить, ни исправить. Возможно, мы именно поэтому читаем книги.

– Что изменили бы вы в своей жизни, если бы могли прожить ее снова? – выступила с вопросом Джиллиан.

Писатель как будто рассердился, вдруг заявил, что очень устал, и с большой неохотой отвечал на все последующие вопросы. Спустя четыре часа Джиллиан наконец с ним распрощалась. Уж как-нибудь она сумеет слепить из всего этого материала сюжет на четыре минуты, но с реальностью он будет связан еще меньше, чем триста пятьдесят страниц упомянутой биографии.

* * *

Находясь в Гамбурге, она не проверяла почту на аккаунте Фрекен Жюли. Собственная роль в этой электронной переписке ей разонравилась.

Однако, вернувшись через четыре дня домой, она все-таки заглянула в ящик. Хуберт послал два мейла, один сразу после того, как она выключила компьютер, другой – на следующий день. В первом он подробно описывал, как будет ее целовать. Составил для себя довольно точный ее портрет, упоминал короткую стрижку и тонкую талию. Во втором мейле он принес извинения за первый. Он, дескать, увлекся и теперь сожалеет об этом. Джиллиан так и не сумела разобраться, которое из посланий больше ее разозлило. И она решила встретиться с Хубертом. Написала, что не намерена ни позировать ему, ни целоваться, зато согласна с ним просто немножко выпить. Для встречи предложила одно кафе в стороне от центра, где как-то раз бывала. Взглянула на часы.

Написала: «Буду там в семь вечера. Вы легко меня узнаете. Жюли».

Хуберт быстро прислал любезный, но сдержанный ответ.

Обычно Маттиас приходил домой поздно. Она оставила ему записку на крошечном листочке: надо, мол, заехать на работу, когда вернусь, тогда и вернусь. Долго размышляла, как ей одеться, и выбрала наконец самые неприметные вещи, какие нашла в своем гардеробе. Вельветовые брюки цвета беж, белая маечка с кружевной вставкой на груди. Набросила на плечи серый свитерок. Краситься не стала, хотя вообще-то и носа не казала на улицу без пудры, без туши для ресниц.

В кафе Джиллиан заявилась слишком рано. Помимо нее, там находились лишь две женщины, да еще юная парочка. Эти были заняты друг другом, зато женщины с любопытством ее разглядывали – может быть, узнали. Она села за столик в самой глубине зала и заказала мятный чай.

Хуберт пришел в начале седьмого. Увидев Джиллиан, он испытал явное облегчение. Подошел к ее столику, широко улыбаясь:

– Ах, так это вы! Как же я не догадался.

Джиллиан не привстала, Хуберт протянул ей руку. Выглядел он совсем не таким самоуверенным, как в студии, и оттого сразу показался Джиллиан намного симпатичнее. Он молчал, она тоже не знала, что сказать. Наконец он поинтересовался, отчего она назвала себя фрекен Жюли.

– Пьеса Стриндберга, – объяснила Джиллиан. – Я однажды играла эту роль. Выпускной спектакль в театральном училище.

Подошла официантка, Хуберт ей заулыбался и заказал пиво. Официантка вернулась очень скоро, Хуберт взял кружку прямо у нее из рук с какой-то забавной присказкой, тут же отпил глоток. По походке официантки, когда она удалялась от их столика, было заметно, что она чувствует его взгляд.

– Она вам понравилась?

Хуберт извинился:

– В любом лице я вижу потенциал для картины.

– А у меня сложилось впечатление, что вы смотрели не на ее лицо, а на ее попку, – съязвила Джиллиан. – Но что же вы видите в моем лице?

Хуберт внимательно взглянул на нее:

– Не знаю. Но вашу передачу я включаю всегда.

– В самом деле?

– Ваше лицо мне слишком хорошо знакомо.

– И все-таки приглядитесь повнимательней!

Ей понравилось, как он всматривался в ее лицо – испытующе, деловито.