Толпа возле сцены ничуть не поредела. Диджей сменился, но музыка, кажется, та же. Урсина теперь не отходила от Джил. Перекусили у киоска, хотя вегетарианское блюдо с восточными приправами тушилось так долго, что превратилось в вязкую кашицу. Опять пошли танцевать. Небо потихоньку светлело. Урсина хлопнула Джил по плечу и взмахнула рукой, указывая на горные вершины, полыхавшие красным цветом в первых солнечных лучах. Другие танцующие тоже это заметили, некоторые даже замерли, устремив взгляд в вышину. Джил и Урсина, покинув толпу, отошли к краю площадки и наблюдали, как свет, опускаясь все ниже и ниже, медленно заливал горные склоны и достиг наконец фестивальной площадки.

– По-моему, мне пора домой, – сказала Джил. – Я не такая закаленная, как ты.

– Хочешь, я тебя провожу? – предложила Урсина.

Джил отрицательно покачала головой:

– Как-нибудь не потеряюсь.

* * *

На автобусе-шаттле она поехала на вокзал. Попутчиками оказались несколько усталых существ, на вид просто нездоровых. Никто не сказал ни слова, и тишина казалась ей благотворной после шумной ночи. Джил чувствовала себя трезвой и разумной, как никогда, словно она только теперь очнулась от долгого обморока. На вокзале она купила кофе в автомате, села на скамейку погреться под солнышком. Разглядывала свои запачканные ноги. Да и юбка у нее вся в пятнах. В поезде вспомнились ей слова Урсины. Она чувствовала себя так, словно ее в детстве обнаружили во время игры в прятки. Затаенное дыхание в укромном углу, и вот оно, освобождение, и наконец-то можно свободно двигаться, ведь это была лишь игра. Шесть лет она пряталась тут, в горах, и не замечала, что никто ее не ищет. Со временем она так обжилась в укромном своем уголке, что чуть было не поверила, будто это и есть настоящая жизнь. Только весной, когда снега никак не хотели таять, она порой подумывала о том, чтобы спуститься с гор. Наверное, она под предлогом выставки хотела и Хуберта затащить сюда ради того, чтобы он вырвал ее из чужой жизни. Вот что она сказала бы ему, когда бы он вернулся. Делай что хочешь, мне ты ничего не должен.

Опять пересадка, автобус. Шофер автобуса поздоровался с ней и что-то сказал о погоде. На переднем сиденье пожилая женщина с дорожной сумкой, единственная, кроме нее, пассажирка. По дороге они с шофером переговаривались на ретороманском языке. Джил не разобрала ни слова из их разговора. И невольно ей подумалось, что скоро лиственницы пожелтеют, скоро выпадет первый снег и не стает до марта, до апреля. Невозможно представить, что она еще одну зиму проведет здесь в одиночестве, эти холодные дни, эти долгие ночи.

Автобусная остановка находилась на расстоянии метров двухсот от ее дома. Джил шла от остановки к дому и размышляла о том, как проведет сегодняшний день. Сначала под душ, потом вымыть голову, потом с капучино и сигаретой посидеть в саду да почитать воскресную газету. Обедать она не станет: вегетарианское блюдо до сих пор комом стоит в желудке, а во рту сохранился неприятный привкус. Может, во второй половине дня она зайдет ненадолго на работу, чтобы закончить несколько мелких дел и не чувствовать себя лентяйкой, чтобы перекинуться с кем-нибудь словечком. Вновь прибывшие гости будут стоять в растерянности посреди холла, потому что пока не разобрались тут, в отеле, и не знают клубных правил. Мы все обращаемся друг к другу на «ты». Бассейн? Прямо по коридору, потом по лестнице вниз. Ужин накрывают в половине седьмого. В конце объявляется победитель конкурса. Желаю тебе приятного отдыха. Она прикидывала, когда прибудет наконец Хуберт, если он рано выехал, если он перед этим завтракал с Астрид и Лукасом, если он с ними обедал.

Джил встала под душ, смыла всю грязь – и вдруг поняла, что уйдет с работы и уедет отсюда. Не сейчас, зачем торопиться? Может, и Хуберт присоединится к ней, чтобы где-нибудь начать новую жизнь, однако ее решение с его решением никак не связано. Игра окончилась, она свободна и может идти куда захочет.