— Уверен, те парни с порнхаб с радостью трудоустроили бы тебя во всех позах, — прицельный удар сарказма отправил мое самоуважение в нокдаун.

— Они хотя бы не пытались строить из себя тех, кем не являлись, в отличие от тебя! — подскочив ближе, я ткнула его пальцем в солнечное сплетение. — Ты только называешься опекуном, но вместо защиты третируешь и унижаешь!

— Ты забываешься, — в карих глазах появился опасный блеск — Блейка распирало от ярости.

Осознав, как опасна провокация, я попыталась ретироваться, но настойчивая рука с силой стиснула запястье.

— Не так быстро, кукла, — он развернул меня к себе. — Кажется, ты не услышала меня в прошлый раз. Или решила, что я шучу?

— Отпусти, — отбиваясь, прошипела я.

— Или, быть может, ты просто соскучилась Святому Иуде?[2]

— Пожалуйста, Блейк, — в панике у меня задрожали колени. — Только не рехаб…

— Я слишком долго был снисходительным, — не отрывая взгляда, он навис надо мной. — Но ты не воспринимаешь нормального отношения.

— Не надо… — тряслась я.

В окружении тех проклятых белых стен я сойду с ума!

— Игры закончились, кукла, — тонкие губы растянулись в хищной улыбке. — Пора тебе научиться отвечать за свои поступки.

Забытый страх поднялся по позвоночнику и забился в горло липким холодным комом.

Нет… Нет! Я не хочу снова окунаться в этот мир фальшивых улыбок!

Выдерживать снисходительные взгляды.

«Долорес, как вы себя чувствуете?»

Улыбаться в ответ на мнимый интерес.

«Вы приняли все препараты?»

Глотать таблетки вместе с шаблонными фразами, за которыми ничего нет. Ни сострадания, ни поддержки.

«Вы можете мне довериться».

И слушать лживые обещания.

«Не отчаивайтесь, вы близки к успеху».

В нахлынувшем удушье я жадным глотком втянула в себя воздух, но ужас не отпускал. От головокружения перед глазами плыло, на лбу проступила испарина, кончики пальцев словно сунули в коктейль с дробленым льдом. Паника поглощала сознание, в котором в истерике билась единственная связная мысль:

— Я никому не нужна…

Психоаналитики в реабилитационном центре в один голос твердили, что преодоление страха начинается с признания. Лучше бы подтерлись своими дипломами, потому что гребаное правило не работало. Ни тогда, ни сейчас.

Все началось, когда мама подписала документы на развод и напилась так, что не узнала меня и вытолкала за дверь. Отец не сразу взял трубку, а выслушав, сказал, что я приукрашиваю, и не приехал. Так и не переварив, что обоим нет до меня дела, я убежала ночевать к Джеки, где изрядно закинулась «ксанаксом»[3] из аптечки миссис Мэррит.

Кто же знал, что волшебная белая таблетка не только окрыляет, но и вызывает зависимость?

После очередной телефонной ссоры родителей я намеренно увеличила дозу, надеясь, что приятная отрешенность заглушит осознание краха… и очнулась в палате интенсивной терапии госпиталя Ленокс Хилл,[4] куда меня привезла скорая. Прямо оттуда пришлось ехать в аэропорт — решив, что я хотела покончить с собой, отец отправил меня на принудительный курс лечения, но даже в окружении специалистов я оказалась никому не нужна.

— Не нужна… — на грани обморока я еле ворочала языком.

От слабости в ногах меня качнуло, но Блейк не дал осесть на пол.

— Долорес, дыши, — прорычал он, обхватив мое лицо ладонями. — Черт! Нет, не закрывай глаза!

Я с трудом приподняла веки.

— Смотри на меня, — в его голосе звучали незнакомые нотки. Неужели это… испуг? — Сделай вдох. Ну же!

Он показал пример, шумно втянув воздух. Я повторила, не вдумываясь — на рефлексах — и неожиданно стало легче.

— Еще раз. И выдох длиннее, чем вдох.

Наполняющий легкие кислород медленно вытеснял тревогу.

— Я… не умру? — хрипло выдавила я.

Сердце постепенно выравнивало ритм.

— От панической атаки не умирают, — криво ухмыльнулся Блейк. — А вот расшатать нервную систему…

Не закончив фразу, он придержал меня за талию. Вторая рука неловко скользнула по шее, вызвав новый приступ дрожи, но уже не от страха. Я инстинктивно прижалась к нему, стиснув в кулаке ворот рубашки — слабого всегда тянет к сильному.

— Так передозировка была не из-за попытки суицида? — его губы почти коснулись уха.

Вместо ответа я тихонько всхлипнула. Жестокая ирония судьбы — мне не поверили врачи, а Блейк догадался сам. Тот, кто меня ненавидел, оказался проницательнее «спасителей».

— Долорес? — он все еще ждал реакции.

— Я просто хотела, чтобы эти двое заткнулись… — прошептала я ему в ключицу. — Господи, как же они орали друг на друга! Мама специально поставила звонок на громкую связь, чтобы я слышала…

Тело снова колотило как в ознобе — от воспоминаний и от бессилия. Я боялась, что если Блейк меня отпустит, я упаду как сломанная кукла, но он не ослаблял хватки. Рядом с ним ощущение опасности притуплялось.

— Идти сможешь? — чуть отклонившись назад, Блейк вгляделся в мое лицо.

Я напряглась:

— Куда?

Он же… не отправит меня в рехаб? После всего, что я рассказала!

— В спальню, разумеется, — ответ прозвучал двусмысленно. Блейк отвел глаза и пояснил: — Тебе надо отлежаться.

— Наверное… — я нехотя отстранилась.

Выпутываться из крепких и теплых объятий было зябко, как скинуть куртку на морозном склоне Аспена.[5] Если бы могла, я бы прижалась к Блейку еще сильнее.

Приняв заторможенность за последствия приступа, он подхватил меня на руки. Охнув от неожиданности, я вцепилась в его плечи и, уловив обволакивающий флер амбры, невольно зажмурилась.

Как один лишь запах мог вызывать томление в груди? Поднимать крошечные волоски на коже? Сбивать дыхание и заставлять сердце с удвоенной скоростью перекачивать кровь?

Почему я испытывала бурю эмоций в присутствии Блейка? Он ведь… презирал меня.

В качестве встречного аргумента память услужливо подсунула наш поцелуй в ванной — жаркий, требовательный и ненасытный. Нельзя целовать так страстно, и ничего при этом не испытывать!

Раздираемая сомнениями, я уперлась лбом в обтянутое пиджаком плечо, и оно заметно напряглось.

Что это было? Брезгливость? Неприязнь? Или моя близость все же вызывала ответное влечение?

Додумать я не успела. Быстрым шагом преодолев гостиную, Блейк занес меня в спальню и бережно уложил на кровать.

— Не уходи, — шепотом попросила я, стиснув его запястье, когда он подоткнул