— Вот и поглядеть бы.

Возница тяжело вздохнул: ему никак не хотелось подниматься из-за стола и ехать куда-то за три версты в такую жару.

— Давай, Спиридоныч. Поехали. — Виктора и самого начинало размаривать. Если сейчас не встать, то через еще одну стопку и вовсе не подняться.

— Ну, поехали, поехали, — пробурчал старик, напяливая кепочку. — Вот тить нету к старости покою.

У калитки Ковалев оглянулся: Лиза стояла на крыльце, закусив нижнюю губку, с обидой и печалью в глазах провожая гостя.

Макар слегка простучал откованную пластину, выравнивая небольшой изгиб, проверил на глаз — ровно — и оставил остывать на зеркале наковальни. Темно-серая окалина на заготовке стала потрескивать, разбрасывая по сторонам мелкие острые чешуйки. В этот раз Зотов не мудрил со сплавами и сваркой в пламени горна. Для кухонного ножа он взял выхлопной клапан из тракторного двигателя и разбил его на молоте. Теперь можно было передохнуть.

Кузнец вышел на улицу. День перевалил за полдень. Раскаленное добела пятно солнца, ползущее по блеклому небосклону, иссушило землю, выбелило траву, загнало все живое в норы и исказило горячим маревом горизонт.

Макар сел на лавочку в тени навеса, стащил с головы ситцевый платок и вытер им мокрое от пота лицо. Тело, будто праздничный студень, дрожало от усталости, от жара горна. После часа у наковальни августовское солнце кажется не таким уж нестерпимым, а суховей не таким уж и сухим. Зотов упер ладони в колени, давая телу остыть и высохнуть, на минуту прикрыл глаза, наслаждаясь усталостью. Шум ветра скрыл все звуки, однако тут же легкий шорох привлек внимание Макара. Он сразу догадался, кто крадется к нему, встав на цыпочки.

— Володька, если хочешь ко мне подкрасться — не сопи, как паровоз.

Зотов открыл левый глаз. Из-за распахнутой на улицу двери кузни медленно вышел чумазый лохматый тип в старых рваных «варенках» и в стоптанных коричневых сандалиях, при этом на его худых плечах красовался почти новый светлый пиджак. Лохматый, застенчиво теребя полы одеяния, медленно семенил к кузнецу, желая, чтобы тот хорошенько рассмотрел обнову. Макар слегка удивился, откуда у деревенского дурачка такая дорогая вещь, но с расспросами не торопился.

— Ого, Владимир! Да ты теперь совсем джентльмен! — одобрительно кивнул кузнец, показывая большой палец. — Выглядишь на все сто.

Володька расплылся в довольной улыбке, повернулся спиной, а потом продемонстрировал внутренний карман — эта вещь его радовала больше всего.

В Гострой Могиле дурачка звали Волохой. Наверное, от слова «волохатый», «лохматый», а может, по какой другой причине — поди спроси людей, — только настоящего имени бомжа никто не знал, да и откуда он взялся, никто не помнил. Один Зотов звал Волоху Володькой: ущербному хватает и того, что он ущербный, так пусть хоть имя будет человеческим, рассудил кузнец. Потому к Макару дурачок испытывал братские чувства. И потому Зотов нисколько не сомневался, что обнову Волоха еще никому не показывал.

Володька вдруг спохватился, озабоченно принялся хлопать себя по бокам, совать руки во все карманы. Последнее ему доставляло особое удовольствие — он страстно любил карманы. Дурачок оттопыривал каждый из них, стараясь заглянуть внутрь, и наконец извлек из-за пазухи черную коробочку с множеством кнопок и толстенькой антеннкой.

— Ни хрена се! — невольно вырвалось у Зотова, когда он принял из рук Володьки мобильный телефон. — Эт мне, чё ль?

Дурачок закивал, тыкая грязным пальцем в грудь Макара.

— Ну спасибо, братан! Ну удружил!

Кузнец сжал чумазую ладонь Володьки.

— «Нокиа», — прочитал Зотов название аппарата и пожал плечами.

Туфта, наверное, какая-то. Не «Филипс» и не «Сони», но вещь явно недешевая. Одна незадача: в Гострой Могиле мобильник для понта — не более того. Людям такая роскошь не по деньгам, а если бы даже и был телефон у каждого, так нет связи или, как говорят, нет зоны покрытия. Прогресс все больше в городах, а в деревнях всякие штуки появляются, когда цена им в базарный день — выеденное яйцо. Кто ж знает, когда мобильная связь станет вроде радио Попова?

Ничего этого счастливому Володьке Макар объяснять не стал, просто благодарил да нахваливал подарок.

— По такому случаю и перекусить не грех, — предложил кузнец.

Прерваться на обед вовремя не пришлось, зато теперь все, что Лиза собрала в тормозок, Макар выложил на газетку, которую предусмотрительно расстелил на лавке.

— Держи, брат. Твой любимый бутерброд.

При виде колбасы с сыром на ржаном хлебе у дурачка потекли слюни. Он вцепился в любимое лакомство двумя руками, но так и замер, покосился на кузнеца. Зотов ел не спеша, аккуратно чистил вареное яичко, солил щепотью, осторожно откусывал, стараясь не крошить.

Макар проделывал это перед Волохой специально. Дай дурачку волю — измажется весь с головы до ног в растаявшем сыре и крошками сверху присыплет. К тому же сам кузнец отучал себя есть, быстро набивая рот, — была такая привычка, когда одолевал голод.

Горячее дуновение прилетело со степи. Перед обедающими раскинулась Шпарева балка со всеми оврагами и отрогами. Правее на сравнительно ровном участке возвышался небольшой бугор — курган Рытый, а слева хорошо просматривался край села, примыкающий к трассе с бестолковым указателем, заманивающим нежданных гостей в овраги.

Остальную панораму Гострой Могилы с дорогой, что ведет к кузнице и на мехдвор колхоза, закрывали своими буйными кронами три ивы, растущие у водяной колонки в десяти шагах от цеха Макара Зотова.

Из-за этих деревьев и появилась понурая Маркитантка, влекущая воз.

— Оба-на. Еще сюрпрыз, — усмехнулся Макар. — Не иначе Спиридоныч лемеха из Курганного привез. Не прошло и полгода.

Стоило кузнецу отвлечься, Волоха тут же отхватил большой кус бутерброда и сам испугался такой выходке. Соря крошками на лацкан нового пиджака, дурачок принялся ворочать кусок во рту, опасаясь, что Макар увидит и разочаруется в нем, в Володьке. Зотов заметил, но не подал вида.

— Утрись.

Одернув светлый рукав, Волоха осторожно стер слюни и крошки грязной ладонью. Макар поморщился: хорош воспитатель — руки-то не помыли.

Меж тем Маркитантка доковыляла до навеса и остановилась в тени, дрожа боками.

— Ах ты ж, сердешная, — вздохнул Зотов, тяжело вставая с лавки.

Спиридоныч лежал на возу, надвинув кепочку на лицо, и похрапывал, выдувая поток славного угара. С другого конца воза дрых Виктор Ковалев, одетый в новую рубаху в синюю клетку и камуфляжные брюки Макара.