Наконец однажды султан поехал играть в поло в сопровождении своих придворных. Когда пришло время выбирать партнеров, он подозвал Занги, подал ему мяч и сказал: «Иди и играй». После игры он обратился к придворным и начал укорять их за грубую лесть. «И как можете вы не испытывать стыда, – вопрошал он. – Вот стоит перед вами хорошо известный вам всем человек, отец которого занимал высокое положение в государстве, и ни один из вас не сделал и самого малого – не одарил его каким-либо подарком и не пригласил к своему пиршественному столу! Клянусь Аллахом, если он так долго и не получал от меня должности и не был пожалован фьефом, так это только из-за того, что я хотел увидеть, как вы поступаете в отношении него». Затем, обратившись к Занги, сказал: «Я даю тебе в жены вдову Кандаглая, и мои люди дадут тебе золота на устройство свадьбы».

Кандаглай был богатейшим вельможей при дворе, и его супруга была обеспеченной, подобно дочери султана. На следующий день после бракосочетания удачливый царедворец совершил торжественный выезд в окружении приближенных, своих и жены.

Прибытие Занги ко двору оказалось удачным, и он в 1124 г. вернулся в свои два объединенных в один фьефа – Басру и Васит, которыми управлял твердой и щедрой рукой.

Когда султан и его духовный сюзерен выступили в поход, Занги защитил Васит от нашествия войск халифа. Захватив все суда, какие только мог, и разместив на них своих воинов, он вовремя явился на помощь султану, который тогда находился под Багдадом. Тот был глубоко поражен этим поступком и испытал облегчение, увидев приближавшуюся флотилию своего верного вассала. В результате халиф был принужден заключить мир. Сельджукид милостиво согласился поселиться в своем нежеланном жилище в Городе мира. Занги сделали правителем Багдада, к чему он так долго стремился, и под его патронатом к тому же оказался весь Ирак. Осенью 1127 г. он стал эмиром Мосула; также он получил в управление область Джазира (в переводе с арабского «остров») в Месопотамии. Занги превратился не только в крупного феодала и правителя обширных областей; ему поручили почетную обязанность воспитателя двух сыновей султана. Новое назначение поставило его на передний край борьбы с латинской угрозой. С этого времени он защитник веры в войне с франками, подлинный Сид Кампеадор Востока. Его панегирист так характеризует Занги, прибегая к рифмованной прозе: «Он вторгся в пределы владений франков и их опустошил, и за постигшие правоверных несчастья врагам отомстил. И засиял, поблекший в небесах, полумесяц ислама, как прежде бывало, и солнце веры, вспыхнув, больше не угасало. И мусульмане в парадных одеждах чинно шагали и испить из в вечность текущих источников победы желали. Прекратилось при нем тринитариев [христиан] засилье, и отринул он веры их ложь и бессилье. Поклонение Богу Единому [Аллаху] на „острове“ и в Сирии восстановилось, и паства вокруг ислама объединилась».

Однако прежде, чем скрестить мечи с крестоносцами, Зангив должен был обеспечить надежность полученной им власти. До этого он был одним из вельмож, большим полководцем, но не царем. Но в Мосуле, в 350 км по прямой от Багдада, он обладал почти полной независимостью и не разрешал вмешиваться в дела своего правления. Созданная им административная система получила бы одобрение и идеального правителя Мелик-шаха, система управления которого послужила моделью управления для всех государств, возникших на руинах сельджукской империи. Она основывалась на личной власти, которую обслуживало множество инспекторов, сообщения которых проверяла разветвленная сеть армии информаторов. Занги имел осведомителей при дворах всех соседних государств и даже при дворе султана, и он прекрасно знал, чем занимается султан с утра до вечера. Каждый день прибывали гонцы с донесениями, и Занги был первым, кто узнавал самые свежие новости. Самое искреннее гостеприимство оказывалось всем гостям, но оно сочеталось со строгим надзором. Ни один посланец не мог проехать через подвластные Занги области, заранее не известив его и не получив на то разрешения. Когда приезжали послы, им выделяли проверенных сопровождающих, чтобы те не допускали неуместного обращения к послам народа и не давали им возможности больше узнать о стране. Подданным Занги не разрешалось покидать его владения, чтобы они ненароком не выдали тайных сведений о слабых местах его обороны; если кому-либо удавалось бежать, он требовал его выдачи. Когда группа крестьян переехала из Мосула в Мардин, Занги обратился к правителю этого города Темюрташу из династии Артукидов с просьбой отослать их обратно. На что Темюрташ возразил: «Мы полностью доверяем нашим феллахам и берем с собираемого ими урожая только десятину; если бы вы поступали так же, эти крестьяне не оставили бы вас».

«Скажи своему хозяину так, – ответил Занги гонцу. – Если бы ты взимал даже одну сотую часть урожая, и то это было бы слишком много, принимая во внимание, что ты живешь в роскоши и праздности в своем горном Мардине; если бы я поднял налог до двух третей для всей производимой продукции, это было бы ничто для моих служб. Поскольку я имею не только личных врагов, но должен вести к тому же священную войну. И если бы не я, ты не смог бы выпить в безопасности и чаши простой воды в твоем Мардине, поскольку франки захватили бы его. По этой причине до тех пор, пока эти крестьяне не будут отосланы назад, то, говорю это твердо, я вывезу каждого пахаря из Мардина и поселю его в Мосуле».

Уехавших крестьян срочно вернули назад. В другой раз Занги вынудил султана выдать ему беглеца-вельможу; несчастный был брошен в темницу, и о нем больше так ничего и не услышали.

Занги не отличался снисходительностью. Рассказывали о том, как однажды он застал лодочника спящим на своем посту, в то время как он должен был быть в полной готовности и ждать его; когда лодочника разбудили, он был так напуган, увидев представшего перед ним своего наводившего на всех страх господина, что упал замертво на месте. Рабы Занги жаловались, и не без основания, на его жестокость, а его слуги пребывали в таком страхе, что даже не осмеливались просить его еще раз повторить приказание, смысл которого им не был ясен. Передавали, что однажды Занги дал подержать слуге сухарь и забыл об этом, а слуга не осмелился его выбросить. Прошел почти год, когда Занги вспомнил об этом и призвал к себе слугу, а тот немедленно достал сухарь, завернутый в салфетку. Его исполнительность была вознаграждена важным назначением.

Занги хорошо разбирался в людях. И каждый раз, когда ему встречался способный слуга или толковый чиновник, то этот человек мог быть уверен, что ему будут доверять и оказывать поддержку. Более того, каким бы суровым правитель ни был, он не позволял никому тиранить своих подчиненных. «Может быть только один тиран в стране в данное время», – говаривал Занги. Однажды в походе, когда ему стало известно, что один из близких к нему командиров выбросил зимой на холод еврейскую семью, чтобы освободить ее дом для собственного постоя, Занги стоило лишь вызвать этого командира и посмотреть ему в глаза. Тогда он смиренно вышел из города и поставил свою палатку под дождем в непролазной грязи. Чиновникам не позволялось притеснять людей и вести себя распущенно. В эту эпоху не было более строгого наказания, как за правонарушения в отношении женщин. Жены воинов правителя были под его особой защитой, и никто не мог покуситься на их честь, когда их мужья были на военной службе. Занги не поощрял свое окружение в приобретении новой собственности. «До тех пор, пока мы правим страной, – говорил он, – какая вам польза от ваших поместий, если ваш фьеф, пожалованный вам за военную службу, приносит вам твердый доход?