— Мамуль, я и не знала, что у тебя такое бесподобное зрение, — язвительно пошутила Женя, — так много увидеть с третьего этажа!

— Мать и с пятого этажа увидит то, что касается ее ребенка. Впрочем, тебе этого не понять. — Ольга Арнольдовна обиженно поджала губы. — Ты у меня скрытная, упертая. То ли дело Любочка — вся, как на ладони. Нет с ней никаких хлопот, одно удовольствие.

Женя ласково обняла мать, поцеловала ее в ухо.

— Ну, мамуль, не сердись. Я же не виновата, что уродилась не такой, как Любаня. Есть ведь у меня какие-то положительные стороны.

— Есть, конечно, есть. — Ольга Арнольдовна улыбнулась, с нежностью глядя на дочь. — Скажи хоть, как его зовут, и я отстану.

— Александр. Саша.

— Как моего деда. Замечательное имя.

— Хорошо, хорошо, замечательное. И сам он замечательный. А ужинать мы будем по этому поводу, или как? Ксенофонт, кстати, тоже голодный. — Женя со смехом указала на кота, в ожидании сидящего у порога кухни.

— Что ж, пошли ужинать, — согласилась мать.

Весь следующий месяц, а за ним и другой, Женя на репетициях регулярно играла в гляделки с Карцевым, и так же регулярно проводила все перерывы в обществе Санька. Люба деликатно отделилась от них, и теперь они общались один на один. После хоровых занятий Санек неизменно провожал Женю домой, и в какой-то момент оказалось просто неприличным не пригласить его зайти.

Они пили чай в кухне, в обществе сияющей и любезной Ольги Арнольдовны, Санек обстоятельно рассказывал о своей учебе, о том, что после института решил поступать в аспирантуру, но одновременно с этим подыскивает какую-нибудь работу, чтобы не сидеть больше на шее у родителей. Ольга Арнольдовна с энтузиазмом кивала головой:

— Вот и моя Женечка такая же. Все должна успеть, нисколько себя не щадит.

Женя рассеянно помешивала ложечкой в чашке, и ей уже казалось, что все, что происходит, так и должно быть. Санек виртуозно вписывался в их с матерью спокойное и мирное сосуществование, он понимал и оправдывал все Женины поступки, готов был согласиться с любой ее идеей, все предсказать и предусмотреть заранее. Он даже чай любил пить с тремя ложками сахара — в точности, как Ольга Арнольдовна.

А Женька Карцев как был загадкой, так ею и оставался. Он не говорил Жене ни «здрасьте», ни «до свидания», не подходил к ней в перерывах, и вообще напоминал ходячую тень. Впрочем нет, иногда Женя видела его в окружении других ребят. Он что-то рассказывал, они слушали и смеялись. Смеялись искренне, от души, просто животики надрывали. Им было весело. Женя подловила момент, когда Санек ушел в курилку, и подошла к компании. Карцев, увидев ее, тут же замолчал. Народ постепенно расползся кто куда, и Женя осталась рядом с ним одна. Она тут же почувствовала знакомую болезненную неловкость, резко повернулась и отошла в сторону. Ей было непонятно, почему Женька себя так повел — то ли тоже стеснялся ее, то ли считал недостойной слушать его шуточки.

Она так привыкла тайком от всех наблюдать за ним, что, закрыв глаза, могла в деталях представить себе его лицо: всегда бледное с синеватыми кругами под глазами, угрюмо сведенными светлыми бровями и упрямо сжатым ртом. Ничего красивого или хотя бы просто симпатичного в нем не было, разве только глаза. Иногда Женя отчетливо различала в них тоску, а иногда и злость, но они всегда что-то выражали, манили ее какой-то скрытой от посторонних сущностью, притягивали, как магнитом. И одновременно отталкивали, держа на расстоянии, делая застенчивой и робкой.

Ее работе над дипломом хор не мешал. Столбовой был доволен. После его консультаций Женя чувствовала себя выжатой, как лимон, но беспредельно счастливой. Они все больше сближались, Столбовой во время занятий держался свободно, добродушно, весело пошучивал и уже не казался Жене недосягаемым гением, почти божеством. Она не переставала удивляться его уму, а, главное, непредсказуемости, умению любой вопрос рассмотреть под таким углом, что смысл его кардинально менялся. Его знания были воистину безграничны и огромны — задавая читать Жене массу научной литературы, он всегда был в курсе всех мельчайших подробностей — и требовал от нее подобной же педантичности и скрупулезности.

После занятий Столбовой собственноручно заваривал чай, и они с Женей подолгу пили его из стаканов в старинных серебряных подстаканниках, беседуя о том о сем. Столбовой любил рассказывать о своей внучке — та не пошла по стопам родителей и деда, окончила Строгановку и уже имела несколько персональных выставок. Профессор гордился ею чрезвычайно, называл «умницей» и «талантищем» и все обещал принести и показать Жене ее работы.

Сама Женя так же охотно делилась со Столбовым домашними проблемами, он знал, что они живут вдвоем с матерью, и часто передавал ей приветы. Об одном в своих разговорах Женя умалчивала — о том, что ходит на хор. Занятия в «Орфее» казались ей недостаточно серьезными для профессорского внимания…

…Так незаметно прошла осень. Отшумел листопад, пусто стало на улицах, сиротливо стояли голые деревья, дожидаясь первого снега. Он выпал рано, в самом начале ноября, сразу укрыв промерзлую землю пышными сугробами. Вечерами и ночами играли ядреные морозцы, поэтому снег не таял, лежал себе, будто зима была в самом разгаре. Женя перелезла в теплое стеганое пальто и любимые ботинки на меху.

В декабре ей пришлось-таки пропустить несколько репетиций кряду — Столбовой ездил в Дубну на симпозиум и позвал ее с собой. Когда они вернулись, он предложил заниматься вместо двух раз в неделю три. Женя поняла, что с хором пора заканчивать. По правде сказать, она особо не расстраивалась по этому поводу. Наоборот, предоставлялся шанс избавиться от ухаживаний Санька, с которым они виделись исключительно на репетициях — в остальное время он был занят не меньше самой Жени. Что же касается Карцева, то его таинственность и нерешительность ей постепенно наскучили. Она сочла, что Люба права, и он просто-напросто малообразованный и серый тип, действующий по принципу «молчи — и сойдешь за умного». Короче, Женя постановила для себя, что в ближайшие дни поговорит с Лосем и скажет ему о том, что больше не придет.

Так она и поступила. Дирижер выслушал ее спокойно, без эмоций и обид и, покачав головой, проговорил:

— Жаль. Очень жаль. Ты только-только распелась.

— Мне самой жаль, — вздохнула Женя. — Но ничего не поделаешь, слишком много дел.

— Хотя бы до Нового года дотяни, — произнес Лось просительно.

— А какой смысл? — удивилась Женя.

— Смысл есть. Я как раз сегодня хотел всем объявить — нас приглашают на фестиваль в Санкт-Петербург. Прямо на новогодние праздники, тридцатого, тридцать первого и первого. Два концерта, один из них в филармоническом зале. После них — гулянка до самого утра, фуршет, дискотека, словом, все, что вам, молодым, надобно. Днем экскурсия по городу, обед в ресторане и отъезд.

— Какой отъезд? Вы о чем? — Из-за Жениного плеча высунулась любопытная физиономия Любы.