Нагато, хоть и сам из благородного сословия, тоже всегда ерзал неловко в этом темном кабинете, уставленном книгами. И уж вовсе невмочь ему было от тяжкого, пряного аромата духов, которые щедро лил на себя господин. Слуги втихую дивились — далеко не каждый день светлейший князь Манасэ ванну принимает. Ходят слухи, научился он этому у волосатых гайджинов — варваров из дальней западной земли со странным именем «Европа». Слышал Нагато истории о столь таинственных людях, но видеть гайджинов лично не видел. А духи князь Манасэ любит, да, — и покупные, и саморучно смешанные. В комнате — не продохнуть. Так и висит в воздухе удушливая смесь заморских благовоний, дыма вчерашних свечей и запаха старых соломенных циновок — татами. Дышать, дышать нечем! Нагато в который уж раз подумал — еще чуть-чуть, и он просто чувств лишится.

Не признаешься, конечно, господину (жить ведь всяко хочется), но каждый раз, как повелитель Нагато запирался с ним наедине в маленьком кабинете с опущенными шторами, воздух, напоенный тяжелыми ароматами, доводил судью едва не до истерики. Надо как можно скорее поведать князю о самом важном и откланяться. Иначе — никак. Почему? Во-первых, Нагато, полузадохшемуся и так из этой шкатулки, замкнутой на все запоры, едва не на карачках выползать придется. Во-вторых, уши у него вянут от странной, медлительно-изящной манеры изъясняться Манасэ: слово поймешь, три — нет. А в-третьих, обстоятельства убийства, случившегося на перекрестке, таковы, что лучше бы господину нос свой породистый в это дело не совать.

Князь Манасэ поднес сложенный веер к губам — верный знак, что молчание судьи его раздражает.

— Однако, светлейший господин, мне кажется — у случившегося может быть и другое объяснение! — бухнул Нагато.

— И какое же, дорогой мой? — На сей раз в голосе Манасэ прозвучали отзвуки легкой заинтересованности.

— Да, да! Может, того торговца и вовсе ронин убил!

Манасэ рассмеялся — звонко и коротко, ровно колокольчик в комнате прозвенел.

— И что же заставило вас, дорогой мой, прийти к такому выводу?

Нагато умным человеком себя никогда не считал, но уж изворотливым — наверняка.

— Я заметил — многие мелочи в положении тела указывают, что незнакомец был убит отнюдь не на перекрестке.

— Вы уверены, дорогой мой? — Князь, похоже, заинтересовался всерьез.

— Да, господин мой, уверен! Торговец был обут лишь на одну ногу. Вторую его сандалию не удалось обнаружить поблизости от перекрестка. А это значит — она лежит в том самом месте, где у несчастного в действительности отняли жизнь.

— Надо же, как вы наблюдательны…

Нагато передернуло. Да, — а вот расспросит Манасэ этого олуха старого, старосту Ичиро, что да как… Нет, внаглую врать не стоит, право.

— Господин, я узнал об этом во время допроса ронина!

Князь Манасэ принялся легонько постукивать веером по ладони свободной руки — стало быть, размышлял о чем-то.

— Любопытно, — пропел он наконец.

— Но и это еще не все, светлейший!

— Что же еще?

— Я практически уверен — торговца убили вовсе не разбойники из банды Куэмона!

— Вот как?

— Да, господин мой!

— И на чем зиждется подобная уверенность?

Нагато мысленно поздравил себя с победой. Все-таки удалось ему заставить господина выражаться нормально — не туманными полуфразами, нервными движениями веера и ироническими движениями тонкой брови. Уже немало!

— Благоволите выслушать, господин мой, — заторопился он. — Когда я осматривал тело, то заметил: на поясе у убитого торговца по-прежнему висит кошелек. Проверил — а в кошельке полно денег! Я и подумал: ну, предположим даже, что Куэмону зачем-то понадобилось оттащить тело жертвы подальше от места убийства, но деньги при трупе оставить?! Ни один разбойник о подобном и не помыслит…

Краем глаза судья заметил — господин смотрит на него удивленно, с некоторым даже уважением.

— Любопытные замечания, драгоценный Нагато, — заговорил он наконец, и судья гордо выпрямился, ибо его светлейшество весьма нечасто называл его по имени. — Но отчего вы решили, что торговца убил именно ронин?

— Слишком много он знает об обстоятельствах преступления, — честно ответил Нагато. — Он первый сказал, что торговца убили далеко от перекрестка. Дал понять к тому же, что ему известно и еще немало, — но отказался отвечать, что именно. Соизвольте подумать, господин мой, — откуда пришлому человеку столько знать об убийстве, коль не сам он и убил?

И снова тихонько забарабанил сложенный веер по изысканно-прозрачной ладони. Наконец князь Манасэ произнес:

— Ах вот как? А мне казалось — сначала тело обнаружил угольщик, и уж только позже он заметил ронина, идущего к перекрестку по дороге со стороны провинции Удзен?

Вот оно! Нагато решил сделать наконец победный ход — сообщить князю то, до чего и сам едва не только что додумался.

— Сдается мне, ронин и угольщик — соучастники убийства! Да, господин мой, да! Может, ронин заплатил крестьянину, может, и запугал, — кто его знает. Но одно несомненно, светлейший, — угольщик лжет и насчет того, где нашел убитого, и насчет того, когда ронин на перекрестке появился.

— Надо же, как любопытно вы мыслите, дорогой Нагато, — усмехнулся князь. — Знаете, я даже удивлен, — как вам удалось додуматься до подобного?

Сказать, что в голосе Манасэ звенела ирония, — значило сильно преуменьшить, однако обалдевший от собственной значимости Нагато насмешки не заметил. Наоборот, послышались ему в словах господина и изумление, и даже некоторое восхищение. Судья радостно склонился в поклоне до земли.

— Но все-таки… что же дальше, драгоценный мой? Может, вы арестуете этого самурая? — протянул князь Манасэ, вновь поднося к капризным губам веер. Яснее ясного дал понять, как скучно подлинному аристократу вникать в столь пошлые вопросы управления провинцией!

Нагато испуганно облизнул губы. Задышал чаще. Снова переломился в земном поклоне — на сей раз в знак смиренной покорности.

— Простите мою дерзость, — произнес с запинкой, — господин мой… Только сдается мне, что не так-то легко самурая этого арестовать будет. Силен он и искушен в искусстве меча. А люди мои — не сердитесь, светлейший! — люди мои… одним словом… ну, как бы выразиться…

Князь Манасэ смотрел на судью с холодным, спокойным интересом, — ровно на цикаду доселе неизвестной породы.

— Вкратце говоря, — резюмировал он, — вы попросту боитесь арестовать этого самурая.

Нагато поник повинной головой:

— Не то чтоб прямо так, господин мой, но… увы…

Тут оставалось только одно — в сотый раз склониться в поклоне.

— Ладно, — повел плечом Манасэ. — Я выслушал вас. Подумаю, что следует предпринять по этому поводу… когда найду свободное время. Если найду. В конце концов, что значит в нашем изменчивом мире смерть какого-то банального торговца? Право, даже сия простонародная тема разговора — и та уже меня утомила.