Аслан Мидоев не понимал архитектурного юмора, зато он хорошо разбирался в лошадях. Но, въезжая в широкие ворота усадьбы Давлет-хана, он решил просить не триста рублей за Меченого, как думал в степи, а все четыреста серебром. Увидев же толстые белые колонны с причудливыми узорами на верхушке, Аслан принял решение, что не уступит Давлет-хану ни рубля.

Как из-под земли позади Аслана появились два коренастых ногайца. Они сказали, что хозяин велел привести коня к нему на задний двор для осмотра, но Аслан не позволил. Он так и остался стоять посреди двора между кустов акации, к которым Меченый тянулся мягкими губами.

— Ассалам алайкум! — услышал он приветствие Давлет-хана.

— Ва алайкум салам! — ответил Аслан.

Давлет-хан подходил к нему в сопровождении нескольких слуг и работников. Тут же появились плетеные стулья. Только тогда Аслан передал повод Меченого слуге-ногайцу. Давлет-хану подали раскуренную трубку, должно быть, персидской работы. Он сделал глубокую затяжку и окутался клубами дыма. Аслан подумал, что от седого табачного дыма так рано поседел Давлет-хан. Выпущенное из носа колечко дыма зацепилось за ус и стало раскручиваться. Седой ус словно вырос на глазах. Давлет-хан спросил о здоровье родителей, прозрачный ус оторвался от губы и растворился в воздухе. Аслан ответил и спросил сам. Так они отдавали дань горскому этикету, хотя каждый думал о предстоящей торговой операции. Традиционную часть поскорее скомкали, Давлет-хану не терпелось увидеть прекрасное животное, тревожно переступавшее ногами и фыркавшее за кустарником.

В табуне Давлет-хана было около четырехсот лошадей. Несколькими косяками здесь были представлены известные горские породы, разбросанные обычно по многочисленным табунам многочисленных народностей Северного Кавказа. Здесь же, у Давлет-хана, богатый покупатель из России или даже Европы мог выбрать себе и коня солук, и 6е-чикан, и абоку, и куденет, и джаражды. Русские дворяне не умели торговаться, а редким немцам и англичанам Давлет-хан пока еще уступал в цене, ждал, когда из Европы поедут настоящие, большие купцы.

Теперь вот он заказал юному Мидоеву привести от адыгов хорошего шалоха. Шалоха у него в табуне не было, а покупатель был — русский полковник Нефедов.

Вот и прислушивался Давлет-хан к звукам за кустами, уже по ним угадывая резвость и стать своего нового коня.

— Значит, привел мне шалоха? — спросил, наконец, Давлет-хан.

— Лучше, чем шалоха, — ответил Аслан.

— Лучше? — Давлет-хан нетерпеливо заерзал в плетеном кресле, он почувствовал, что Аслан не врет, и что предстоит горячий торг. — Молодость твоя и горячность, Аслан, летят впереди твоего коня. Где ты видишь красивое, опытный глаз видит слабое и ненадежное. Сколько коней в табуне твоего отца?

— У него нет табуна, — вспыхнул Аслан.

— Не сердись, Аслан, — усмехнулся Давлет-хан. — Нет табуна у отца, будет у сына. Но ведь чтобы выбрать самое хорошее, надо выбирать из многого. У тебя пока нет многого, а у меня большой табун самых лучших лошадей Кавказа. Слушай старшего, юноша. Не спеши слишком во мнениях и желаниях… Давай же, посмотрим твоего «лучшего». Ведь говорят издавна горцы: не знаю — одно слово, а знаю, видел — тысяча слов. Посмотрим твоего «лучшего»…

Аслан видел, как жадно загорелись глазки Давлет-хана при виде красавца-коня, как толстые пальцы его стали в нервном нетерпении поглаживать седые усы, но змеиный рот сказал совсем другое:

— Слушайся всегда старших, юноша, и будут у тебя табуны лучших коней. Действительно, лучших коней. Этого же ты поспешил так назвать. Теперь вижу, что поспешил… Скажу тебе, что коня ты привел негодного. Сам погляди. Голова у него, как у черкеса. Видишь «клюв ворона»? А пятна на гриве и хвосте, как у трамовской породы. Да вот и на морде — белая метка. Нет, Аслан, дурного коня ты привел. Ночью угонял? Плохо смотрел?

Аслан не отвечал, только глаза его сузились, как у калмыка, талия, казалось, еще туже стянулась поясом, а широкая грудь чаще заходила от возбужденного дыхания. Меченый почуял волнение Аслана и задрожал каждой жилкой под тонкой кожей, заходил в поводу, став от этого еще прекраснее.

— Разве взять его коляску возить? — говорил задумчиво Давлет-хан, таращась изумленно дальним от Аслана глазом на Меченого. — Только из уважения к твоему роду Аслан и учитывая твою неопытность в этом деле, дам тебе за этого… сорок рублей. Что молчишь, Аслан? Кто тебе за него больше даст?

— За такого коня, которому цены нет, даешь, как за барана? — спросил Аслан сквозь зубы, к концу вопроса переходя почти на шипение. — Хочешь меня, Аслана Мидоева, обмануть?

Кулак Аслана уже разжался у пояса, но неожиданно юноша успокоился, даже легкая улыбка скользнула по его губам.

— Ты назвал свою цену, Давлет-хан, — спокойно сказал он. — Я выслушал и не согласился. Я уезжаю, и конь останется со мной. Значит, такова воля Аллаха.

Меченый будто услышал, что остается с Асланом, весело ржанул, но Давлет-хан не улыбнулся в ответ, а злобно оскалился.

— Ты говоришь с самим Давлет-ханом, юноша. А знаешь ли ты, что может сделать с тобой Давлет-хан? Или ты еще веришь в свободных джигитов? Ты думаешь, что чеченцы так и будут всю жизнь скакать по горам, орать шакалами и красить бороды? Ошибаешься, юноша, разве ты не видишь, как быстро меняется все на Северном Кавказе? Во Владикавказ приходит теперь «огненная почта», как вы ее называете, чеченская нефть продается и покупается. Все теперь продается и покупается, в том числе и твоя свобода джигита. Ты понял меня, мальчишка? Я мог бы вышвырнуть тебя за ворота, мог бы сдать тебя, конокрада, властям. Ведь ты украл уже не одну лошадь, Аслан. Так? Но Давлет-хан — добрый человек, уважающий законы гостеприимства, прощающий тебе глупость молодости… Я даю тебе деньги. Даже больше, чем обещал. Вот тебе пятьдесят рублей и пусть Аллах укажет тебе верный путь в этой жизни…

Давлет-хан протянул ему несколько бумажных ассигнаций, но Аслан сделал только легкое движение рукой, сверкнул клинок кинжала, и в руках князя оказались аккуратно, по самые пальцы, отрезанные кусочки купюр. Это был не удар, так вскидывается вверх рука в лихом горском танце. Вот и сейчас закружились в воздухе, будто танцуя, бумажные ассигнации.

В полной тишине, перед бледным лицом Давлет-хана, который не отрываясь смотрел на стальное жало, Аслан послал кинжал в ножны и готов был уже идти к Меченому… но не успели разрубленные деньги коснуться земли, как жесткое волосяное кольцо охватило его руки и туловище, а другое кольцо стиснуло горло. Он хотел закричать, но свет вдруг погас, словно луна закрыла солнце или Меченый заслонил ему белый свет своей черной шкурой…

«Мне было здорово. Какая потрясающая жизнь скоро начнется. У них у всех такие головы. Они столько сделали. А я? Что сделала я? Я хочу быть такой же, чтобы они были со мной на одном уровне, чтобы считались с моим мнением, чтобы увидели во мне не папину дочку, а женщину. Чтобы сошли с ума и застрелились!»