– В чем? – снова не понял я.

– Покупал специальные таблетки в Интернете. Он ведь ничего не смыслит в такой штуке, как Интернет. Виагра бесполезна, когда он пьян. Собственно, другие таблетки тоже не действуют. А сходить к врачу ему не позволяет гордость… Тем не менее они приходят к нему за кулисы и сидят у него в гримерной… Я ничего не понимаю.

– Тем не менее…

– Что?

– Он ни на что не способен, говоришь?

– Именно.

– Значит, ты не видел его с той девушкой или с какой-нибудь другой в пятницу? – повторил я.

– Только с той, что была с ним в «Бастарде». Но она напилась и вроде бы поехала домой. Он часто сходится с алкоголичками. Но я понятия не имею, кто она, никогда не видел ее раньше. Кто-то заказал такси для Томми, и в отель он вернулся с компанией, но я не знаю, кто они. Мы с Чурбаном погрузили аппаратуру, отправились в новый район возле гавани, где и заночевали в автомобиле. Мне уже не раз приходилось там спать.

– Звучит уютно.

– В старых «меркабусах» удобные откидные сиденья, – кивнул Кристер и, как всегда без тени иронии, продолжил: – В общем, я не знаю, что она делала с ним в постели.

– Она лежала в одежде.

– Значит, он не пытался даже рисовать ее, иначе была бы голой.

– Он чем-то похож на Билли Уаймана, – заметил я.

– Из «Стоунзов»?

– Говорили, через его постель прошли десятки тысяч женщин, но, если верить мемуарам Кейт Ричардс, Уайман приглашал девушек в номер только для того, чтобы угостить чаем. А потом записывал в блокнот их имена.

– К чему ты клонишь?

– О знаменитостях всегда распускают сплетни. О таких, как Мэджик Джонсон, например, или Уилт Чемберлен. О нем ходит особенно много баек, как я слышал.

– Не знаю, – задумчиво покачал головой Кристер. – Никогда этим не интересовался.

– Возьмешь еще пива? – спросил я.

– Нет, я за рулем, кстати сказать… – Он поднялся.

– На связи, – напутствовал я его.

– Конечно.

Кристер Юнсон закурил новую сигарету и направился к пешеходной улице, откуда повернул направо, чтобы взять автомобиль. Я же зашел во внутренний зал «Бычка» и заказал порцию мяса под луковым соусом и большой бокал крепкого пива.

Со времен моей молодости это место почти не изменилось. Разве что мебель выглядела не такой новой.

Мальмё, октябрь

Меня разбудил звонок мобильника. Точнее, гудок – мой телефон имитирует звук старого автомобильного рожка. Можно выбрать какой угодно сигнал: собачий лай, автомобильный рожок или стук мяча – это одна из последних технических новинок.

Во рту ощущался неприятный привкус, а язык словно покрыли бетоном. Похоже, вчера в «Бычке» я перебрал пива. Номер на дисплее не идентифицировался.

– Кто такой этот Тим Янссон? – заверещал голос в трубке, прежде чем я успел прохрипеть «алло».

– Он… Я…

– Что за тип напорол в вашей газете столько чуши?

Только сейчас я узнал инспектора криминальной полиции Эву Монссон.

– Я… еще не читал.

– Он утверждает, что разговаривал с руководителем расследования, но я его в глаза не видела! Откуда он все это взял? Выдумал? В его статье нет ни слова правды, – добавила она уже спокойнее.

– Но… я не несу ответственности…

– Конечно, просто мне срочно надо было кого-нибудь облаять, а номера Янссона у меня нет.

– Облаять? – рассмеялся я. – Это в самую точку.

– В точку?

– У нас его называют Щенок.

– Очень остроумно.

– Неугомонный такой Щенок, – оживился я.

Эва Монссон отключилась, и я попытался сообразить: сколько все-таки выпил за вчерашний вечер? В раздумьях пролежал еще некоторое время.

У меня всегда были хорошие отношения с администрацией этого отеля. Поэтому после того, как я обнаружил труп в постели Томми Санделля, мне предложили другой номер, похожий на обыкновенную городскую квартиру, в особой части отеля. Гостиная, правда, оказалась немногим больше гардероба, куда я обычно вешал одежду, зато из окна открывался вид на крыши Мальмё.

Хотя крыши меня никогда не интересовали. Тем более в Мальмё.

Эва Монссон разбудила меня рано, времени до завтрака оставалось достаточно. Я решил прогуляться, а заодно и купить вчерашнюю вечернюю газету. На улице дул холодный ветер, но солнце сияло, и небо было на редкость голубым для этого времени года.

Щенок уже сидел за столиком уличного кафе «Дональд & Гоббс». Я расположился как можно дальше от него, но это не помешало юному дарованию закричать на всю улицу, махая над головой газетой:

– Эй, я опять гвоздь номера!

– И ни слова правды, – меланхолично заметил я.

– О чем ты? – не понял он.

– Это шутка, Щенок.

Он обиженно наморщил нос и углубился в чтение своего шедевра.

Ничего удивительного – так делают все журналисты. Почти. Далеко не все они умеют писать, не говоря о том, что некоторые совсем ничего не читают.

Так можно ли требовать от Щенка большего?

И пока я сидел с тем, что раньше звалось «Интернешнл геральд трибьюн», а теперь именовалось «Интернешнл Нью-Йорк таймс», Щенок в своем углу изо всех сил сучил лапами и вилял хвостом. Я никогда не интересовался бейсболом, тем не менее развернул последнюю страницу и демонстративно углубился в изучение таблицы с результатами матчей. Оскорбленный до глубины души, Щенок вскочил со стула и исчез из моего поля зрения. Я подошел к стойке.

Выпив достаточное количество кофе, я вернулся в номер, перечитал статью о беседе с Кристером Юнсоном и отправил ее на электронный адрес редакции. Сейчас я зарабатывал больше, чем когда был штатным журналистом. И считал себя почти богачом.

Поскольку Эва Монссон так и не высказалась по поводу моей писанины, я решил, что ей нечего возразить. Мне пришло в голову пригласить ее на обед, и я тут же набрал номер.

– Как вы относитесь к Японии? – спросила она.

– Э-э… – замялся я, – тесновато на улицах, трудный язык, и вообще это очень далеко.

– Но вам нравится японское?

– Кухня, вы имеете в виду? – уточнил я, догадываясь, к чему она клонит.

– Да.

– Ничего не имею против.

– Тогда «Кои», – предложила она. – Это на площади рядом с отелем. В половине второго вас устроит?

– Вполне.

Я решил выспаться перед встречей с Эвой Монссон и уже выключал ноутбук, когда обнаружил новое письмо.