о заводских пельменях советского периода обычно бывает двойственным: кто-то с нежностью и ностальгией вспоминает "те самые вкусные пельмешки", а кто-то мысленно содрогается при одной только мысли о продукте с непонятным рыхлых фаршем и вязнущем на зубах тесте.

Я помню, что существовал обязательный покупательский ритуал при покупке полуфабрикатных пельменей: пачку нужно было взять в руки и потрясти. Если внутри гремело, то все в порядке — пельмени не слиплись, и при варке не будут выглядеть бесформенным комком.

И все-таки многие любили домашние пельмени: их лепили из смеси говядины и свинины, добавляя щедрой рукой лука, чеснока и перца. И вечером, к ужину, отваривали налепленное днем. То, что оставалось от вареных пельменей, на следующий день разжаривали на сковородке, и не было пельменей вкусней, чем вот эти красавцы, с румяной корочкой!

У меня пельмени советского периода оставили самые приятные воспоминания. Особенно приятными воспоминания были из «Пельменных», когда в пропитанном аромате помещении вставали с отцом за столик и склонялись над тарелками. Когда на тарелочке с золотистой каемочкой вальяжно возлегали чуть потемневшие кусочки мяса, стыдливо скрывающиеся за хиджабом из теста. А сверху таяли небольшие комочки масла. Таяли и стремились умаслить как можно большее пространство.

Да, кто-то скажет, что лучше всего они идут со сметаной, кто-то в полной уверенности заявит, что нет лучше майонеза, а третьи будут бить себя в грудь и уверять, что кроме уксуса пельмени ничего другого видеть не должны, но мы с отцом любили с маслом!

И вот, когда насаживаешь такое чудо на вилку, а потом обкусываешь тесто по краю, чтобы потом положить в рот один чудесный кусочек вареного мяса…

Ммм… Сказка!

А кругом люди общаются, разговаривают, делятся новостями. И всё это насыщено светом, теплом и радостью насыщения…

Может поэтому я с теплотой вспоминаю те самые пельмени из «Пельменных», что тогда мы были с отцом и на нас поглядывали с уважением. Всё-таки человек в военной форме — это защитник Отечества. А уважение к нему переходило и на сына.

Всё это я успел продумать пока поднимался к себе в квартиру. И… Какой же сюрприз — аромат пельмешей шел из неё!

Сказать, что я офигел — означало ничего не сказать. Вот и оставляй Зинчукова одного… И ведь запирал дверь, когда уходил. Впрочем, что для такого прожженного агента секретной группировки будет обычный замок, который при желании можно и ногтем открыть, только чуток подманикюрить…

И дверь была заперта, когда я дернул за ручку. Пришлось доставать ключи из кармана.

На кухне весело играла музыка. Звучал голос Муслима Магомаева, который признавался в любви городу Баку. Пел, что нет ему неба роднее и нет земли родней.

Перед столом, белесым от муки, пританцовывал Артем Григорьевич. Конечно, непривычно было видеть начальника в майке-алкоголичке и трико с вытянутыми коленками. Да ещё и с пятерней от муки на причинном месте — явно зачесалось не вовремя.

— Привет, студент! — бравурно крикнул Зинчуков, когда я показался на пороге. — Ты как раз вовремя! Сразу видно человека науки — только запахло едой, так он тут как тут.

— Добрый день, Артем Григорьевич! — кивнул я в ответ. — Откуда пельмешки?

— Из магазина, вестимо! Пока ты на посвящении красовался своей личностью, я туда метнулся мухой. Постой, а ты такой личностью красовался? Какая-то она неопрятная, местами даже грязная, — Зинчуков показал пальцем на пару пятен на рубашке.

Ну да, драка не обошлась без пятен. Где-то прислонился, а может и вовсе коснулся стенки невзначай.

— Нет, это уже потом… Пришлось провести дискурс. Про реальную жизнь и прочее, — хмыкнул я в ответ.

— Хоть без повреждений?

— У меня да, а рубашка… А рубашка отстирается.

— Про оппонентов не спрашиваю, раз живой и без повреждений. Они хоть живы?

— Да, когда я уходил, то дышали. Да ну, — отмахнулся от внимательного взгляда. — Я всё сделал по уму, сперва чутка поддался, а потом быстро закончил. Всё по психологии…

— А-а-а, расслабил ребят, а потом накостылял, — хмыкнул Зинчуков. — Подленько, но со вкусом.

— А трое на одного — не подленько?

— Не, ну за это и руки стоило переломать, чтобы научить чести и достоинству. Ладно, скоро будут готовы, — кинул Зинчуков взгляд на плиту, где в кипятке варились крупные пельмени. — Это тебе в благодарность за гостеприимство сготовил.

— Замок взломали?

— Там всё легко, — отмахнулся Зинчуков. — Потом как-нибудь научу. Вот сейфы вскрывать, это трудно, а тут…

Я кивнул и пошел переодеваться. Всё-таки уличная одежда есть уличная. А общаться и разговаривать лучше в домашней обстановке. Майка и трико тоже имелись в моем гардеробе, поэтому вскоре на кухне сидели двое мужчин крайне пролетарского вида и лопали пельмени.

Обошлись без водки, так как Зинчуков только покачал головой, когда я предложил за встречу и за поступление. Остановили выбор на кефире, который тоже оказался в холодильнике. Похоже, что Зинчуков увидел бедственное положение студента и внес свою лепту в виде овощей, фруктов и галантереи.

Мне было не до готовки, так что я привык обходиться малым, но вот Артема Григорьевича такой расклад явно не устраивал.

— Мужчина должен питаться хорошо. А то вдруг война, а ты нежрамши? Поэтому, Мишка-Борька-Сенька, пока я тут, я буду в роли твоей мамы. Заменить не заменю, но полноценную еду готовить буду. Заодно и тебя кое-чему могу научить. Ведь умеющий готовить муж — это же клад для жены! — наставительно проговорил Зинчуков в паузе между пельменями.

— А как надолго вы ко мне? — спросил я.

— На неделю, потом дальше. А что, уже надоел? — хохотнул Зинчуков, отламывая хлеб.

— Да нет, товарищ майор, живи сколько нужно. Я только компанию вряд ли смогу составить. Тут только вот какая проблема — нас на картошку пошлют. Так что вряд ли буду радушным хозяином.

Я уже успел выяснить, что в семидесятые годы в СССР продуктом массового потребления советского человека был картофель, и его уборка была всенародным делом. Колхозам хватало сил только посадить овощи, а убирали их всем миром: студенты, солдаты, рабочие заводов и даже ученые. Если погода была дождливой, то уборка затягивалась до первого снега и превращалась в настоящую битву за урожай, и власть следила, чтоб в земле не осталось ни одного корнеплода. Студентам приятней было дремать на лекциях в теплых аудиториях, чем ковыряться в мерзлой земле. Но Партия решила, и