— Эй, Совран! Ты там как? — донесся до меня голос Хреногора.

— Да со мной-то что случится? — удивился я. — Ты вылезти сможешь?

— Я-то смогу, — грустно вздохнул богатырь (с пары деревьев сдуло листья). — Только пешим. Лошади не выбраться, склон больно крутой. А без лошади я не богатырь, понимаешь?

— Да брось, ты и сам по себе недешево стоишь, — попробовал я успокоить Хреногора, но тот резко оборвал меня на полуслове:

— Не трепись, лови лошадь.

— Что? — переспросил я, и не потому, что плохо расслышал. Просто бывает так, слова все знакомые, а смысл ну никак не ухватишь.

Воздух протяжно загудел, и на меня обрушилась визжащая туша с безумно вытаращенными глазами. И если вы считаете, что лошади не визжат, попробуйте закинуть одну хотя бы на крышу дома.

Именно в этот момент я понял, что богатырем мне не стать никогда. Это сколько же Превеликий им силы дает, что ума вообще не надо?

Дух из меня вышибло сразу и напрочь. Я лежал на сырой земле, смотрел в небо и понимал, что сейчас умру. Если у вас будет возможность поймать лошадь, постарайтесь увернуться. У меня не вышло.

— Вот и все. — Из оврага выполз довольный Хреногор. — Сейчас почищусь, и поедем дальше. Кстати, хреново ты, парень, лошадей ловишь.

Вот тут меня накрыло. Не волной — океаном ярости.

Вы знаете, что такое павера? Сила, мощь, энергия — это все слова, а я сейчас на пальцах растолкую.

Павера — это чувства, контролируемые разумом. Любовь, ненависть, зависть — все чувства и страсти, что бурлят в твоей душе, это овощи для похлебки под названием «павера». Чарун переплавляет эмоции в чистую силу, необходимую для колдодейства, и чем сильнее эмоции, чем больше их может через себя пропустить, тем мощь его выше.

А ведуны живут в гармонии с миром, свою силу черпают из него. Зелья да заговоры, для которых паверы нужно самую малость — вот чем они (то есть мы) сильны.

О колдодействе я не знал практически ничего, кроме того, что оно существует. Меня как раз ведовству учили, и когда кто чаруном называл — смешно становилось, вот же люди, ничего не понимают в тайных делах. И сам я себя чаруном не представлял даже — до того момента, как разнесчастная, только что вставшая на ноги лошадь полетела в довольно улыбающуюся физиономию богатыря, сметая его обратно в овраг.

— Хреново ты, парень, лошадей ловишь! — крикнул я злорадно и поморщился от боли, ребрам все-таки изрядно досталось.

И знаете, что я услышал в ответ? Ругань, проклятия, угрозы? Да, уважаемый, ты прав, — смех. Чувствуется, дядьки мои, что вы имели дело с богатырями.

А потом он вылез из оврага, неся лошадь на закорках. Та, кстати, нисколько не дрожала, очевидно, такие полеты были ей привычны. И то сказать, если с хозяином не повезло, остается либо приспособиться, либо сдохнуть. Я бы, наверное, сдох.

— Ну ты силен, ведун, — уважительно покачал головой богатырь. — Сколько с вашим братом общаюсь, ты первый, кто в меня Буркой обратно кинул. Знаешь, я начинаю думать, что подвиг наш все-таки завершится успехом.

— А вот я боюсь, что убью тебя раньше, — мрачно ответил я, ощупывая поврежденные ребра. После героического броска лошадью накатила жуткая слабость, даже подняться с земли сил не было. Но я все-таки сумел. Сначала оперся о колено, потом рывком выпрямился во весь рост.

Меня шатало, голова кружилась. Увидев это дело, дядька Хреногор понятливо кивнул и принялся раскладывать костер.

— Ты уж извини, ведун, — сказал он виновато. — Не доверяю я вашему брату. Да и сестре тоже, охмуришь какую, а потом окажется, что ей за пятьсот давно… Бабку-то твою я давно знаю, своя в доску старуха была, а вот насчет тебя уверен не был. Теперь вижу — характер есть, и человек ты честный.

— Это как же ты выяснил? — недовольно спросил я.

— Ответил сразу, обиду таить не стал.

Хм, а богатырь-то совсем не так прост, как казалось. Вот ведь взял да проверку устроил. Прав он, желания горло резать у меня точно нет. Вот в ухо ему заехать я бы не отказался, только он ведь ответит, а я на ногах и так не стою.

Тьфу, о чем вообще моя голова думает? Ведуны кулаками не машут, если замыслю отомстить, по другому надо, комаров, к примеру, приманить, а лучше клещей да под кольчугу. И посмотреть, как он почесаться сумеет.

— Без обид? — спросил богатырь и протянул руку.

— Без обид, — подтвердил я, не без сожалений обрывая картины страшной мести. В конце концов, когда два человека дают друг другу по морде лошадью, хуже всего приходится как раз животине. А раз уж она не возмущается, так нам тем более не след.

Лошадь от пережитого ужаса на ногах не стояла, пришлось богатырю положить ее на плечи и так с ней идти.

Такими мы к деревне и вышли — я, спотыкающийся на каждом шаге, и плывущая по воздуху лошадь. Богатыря, ясное дело, местные жители не заметили.

А потому встретили нас с лошадью дрекольем, как и положено приветствовать заезжих колдодеев.

Многие, особенно среди витязей, силу деревенского оружия недооценивают. Мол, полено, оно полено и есть, да еще в мужицких руках, — ну скажите, дядьки мои, какую опасность оно представлять может? Однако ж в умелых и сильных руках обычный кол дорогого стоит. Что с того, что дядька воин весь из себя в железе? Дерево кольчугу, ясно, не пропорет, но руку — ногу перебить — как орех разгрызть. А уж всадника спешить, вообще дело плевое.

— Хреногор, — сказал я негромко, — кажется, у нас проблемы.

— Еще какие, — подтвердил здоровенный мужик, поигрывая топором. — Сталбыть, конягу твою Хреногором зовут? Ну и имечко ты выбрал, колдодей!

Точно, проблемы. Если деревенские кого колдодеем величают — не иначе к костру. Или к воде, если дело летом. Деревенские, надо отдать им должное, парни вполне практичные.

Однако сейчас их ожидал сюрприз, и не малый.

— Хреногором зовут меня. — Богатырь поставил настрадавшуюся коняшку на землю и выпрямился во весь свой невеликий рост. — Что-то против имеешь?

Дядька с топором оторопел, вся толпа дружно сдала назад на пару шагов. Я с облегчением подумал, что вроде обошлось. И конечно же ошибся.

Мужик с топором, но, по-видимому, без мозгов, начал ржать. Громко, со вкусом и, что самое страшное, заразительно. Все еще могло обойтись выбитыми зубами и парой переломов. Но, когда гогот с радостью подхватила стоящая за спиной мужика толпа, я понял — быть беде. И отошел в сторону. Не умно это — беде дорогу загораживать, когда она уже к булаве потянулась.

— Дядька Хреногор, только без смертоубийства, — только успел сказать я, убираясь с дороги. И началось…

Я упоминал, что меня сызмальства богатыри, порой даже знаменитые, всяким ухваткам обучали? Так вот, именно в тот миг, когда Хреногор начал драку, понял я, что ничего о богатырях не знаю, хоть и повидал разных-всяких. Потому как не видел, как они дерутся.