— Да? — Сестра взглянула на нее как раз с недоверием. — Сомнительно… Ну ладно… Я тоже давно перестала врать. В общем, все было так…

Роман долго не знал, что у Марины есть сестра-двойняшка. Она как-то бросила вскользь о сестре, вроде бы младшей, ну, этим дело пока и ограничилось. О том, что сестренка младше всего-навсего на шесть минут, Роман узнал значительно позже.

Они, как обычно, бродили вдоль пруда у Новодевичьего — любимого места их свиданий. Солнце билось прямо о купола монастыря, дети, радостно визжа, кормили уже давно объевшихся меланхоличных уток, вверху у ворот толклись гомонящие туристы… Сморенные теплом полусонные парочки возлежали на траве, пробуя даже загорать. Их не смущала близость монастырских стен и кладбища.

— Дык, а люблю я птичек, — задумчиво сказал Роман. — Жареных, разумеется. Например, смотрю на пруд с плавающими лебедями. И этот вид так прекрасен! Потому что я каждого тонкошеего красавца представляю себе хорошенько поджаренным и мирно лежащим на блюде.

— Тьфу на тебя! — возмутилась Марина.

Однажды вскипел и Роман, внезапно вспомнивший о нравственности:

— Безобразие! Что они тут валяются полуголые?! Храм рядом!

— Они часто здесь валяются, — равнодушно пробормотала Марина. — Какой ты, Ромка, невнимательный… Сколько здесь мы с тобой бродим… Неужели ты этих загоральщиков до сих пор не замечал?

Роман пожал плечами. Да, не замечал… Ну и что?

— Тебя так запросто любой может облапошить. И меня ты способен перепутать с кем-нибудь. К примеру, с моей сестрой.

— Ну уж как-нибудь! — засмеялся Роман, щурясь от солнца. — Тебя — и перепутать! Родная ты моя… Да ни за что на свете!

— Угу, меня — и перепутать! — передразнила его Марина.

Марики, понятное дело, давно и с немалым удовольствием развлекались своим уникальным сходством. В Гнесинке они запросто сдавали экзамены друг за друга, хотя одна старейшая преподавательница хвалилась другим, что она одна умеет различать этих близняшек Бычковых. Остальные посмеивались. Хитрые сестренки давно всех водили за нос. Наконец педагогша помоложе и лучше понимающая юношеское трюкачество сурово распорядилась, чтобы Бычковы являлись к ней только вдвоем, и при этом чтобы Арина — именно Арина, всегда и постоянно! — заплетала косы.

Новый метод очень понравился всем, кроме сестренок. И все подряд вслед за мудрой преподшей строго и даже грозно потребовали того же самого: пусть Бычковы ходят всегда вместе, рядом, и Арина обязательно с косами. Это случилось уже в конце второго курса, когда один из педагогов случайно заметил, что одна и та же Бычкова два раза подряд входила в аудиторию, где шел экзамен. Выследил, глазастый!

— Косы плести! — бунтовала Арина. — Изуверы! А еще музыкантами прикидываются! Интеллигенцией! Сплошное зверье!

Ей пришлось хуже, чем сестре. Аринка была послабее, училась хуже, и именно Марина всегда выручала ее, бегая сдавать за сестру зачеты и экзамены.

— Твое имя спрятано в моем, — гордо заявляла она. — И этим все сказано! Все по уму.

Да, Аринкина расслабуха закончилась, и пришлось браться за учебу.

Мать посмеивалась, бабушка негодовала, Александр хохотал, выслушивая длинные рассказы-жалобы сестренок во время своих коротких наездов в Москву. Отец молчал. Ему слишком не нравились выверты и хитрости Мариков, их пройдошистость, как он говорил.

Кто-то осторожно постучал в окно… Марина торопливо встала, зацепившись за ножку табуретки, запахнула на груди теплый платок — она обожала платки и шали. Как цыганка, смеялась сестра. И быстро подошла к окну, тревожно вглядываясь в осеннюю вечернюю темень.

За стеклом маячило чье-то размытое сумерками лицо. Кажется, мужское… Но это не Слава… Не Слава, нет… И он бы не стал стучать. Хотя если нет ключей… Нет, он бы позвонил на мобильник или в Москву. А если забыл номер?… Нет, это не Слава… Это не он…

Марина наклонилась к стеклу. Чье-то размытое темнотой лицо…

— Кто?… — волнуясь, спросила она.

— Сосед, — ответили ей. — Из дома напротив. Павел меня зовут… Марина Евгеньевна, я ненадолго, познакомиться хочу…

Марина вспомнила: в воскресенье приезжал Петька. Спрашивал, когда мать думает возвратиться в город. Но без большого интереса, довольно равнодушно, просто по необходимости. И отец просил уговорить мать вернуться домой: семья, дескать, исстрадалась, измучилась и почти изголодалась без домашних обедов и ужинов. Старший единокровный брат недавно подарил Петьке отличную гитару, и целиком поглощенный ею и музыкальными тренировками ликующий Петр долго рассказывал матери о личных гитарных достижениях, а заодно о концертах разных поп-групп, которые он посетил за последние две недели.

— Как там Иван? — спросила Марина.

Средний сын недавно потерял работу — фирма, где он трудился на сборке компьютеров, разорилась. Замкнутый, погруженный лишь в свои думы, Иван найти себе занятие и не пытался. Заявлял, что бессмысленно — рынок труда переполнен. Но самое главное — ему очень трудно искать и находить новые контакты. Иван боялся и не любил перемен, привыкал к незнакомым людям крайне медленно, с большим напрягом, а потому с великой охотой при каждом удобном случае прятался в себя.

Последний год семья кормилась в основном за счет помощи первого Володиного сына да подработок Марины. Володя бросил свой никчемный НИИ сразу после исчезновения Славы, а она то разносила по подъездам рекламные листовки, то нанималась приводить соседского ребенка из школы, то набирала тексты на компьютере. Марина всегда была энергична и деятельна.

Она припомнила, что Петька ей рассказал, будто видел на дачном участке напротив парня, который странно ходил. Ну как-то не по-человечески.

— Как это — не по-человечески? — удивилась Марина.

— А ты что, его не видела? Вообще он недавно сюда приехал, сам сказал. — Петька обладал редкостной общительностью, в отца. И даже намного превосходил Володю в этом вопросе. — Его Павел зовут, этого парня. И он инвалид. Ковыляет, переваливаясь с ноги на ногу. А дача ему досталась от родителей. Помнишь, здесь ведь всегда раньше жили старосветские помещики? Их так папа прозвал. — Петька засмеялся. — Ну, ма, ты чего? Не помнишь их, что ли?

— Я тебе не старая маразматичка, — тотчас по-детски обиделась Марина. — И старичков тех прекрасно помню. Они и впрямь давно пропали, совсем не приезжают на дачу. Я уж думала, не случилось ли там чего…

Старички были чудные — такие умилительно-трогательные, ласково-морщинистые, нежно заботившиеся друг о друге, вечно что-то консервирующие, маринующие, выпекающие. Огород завели прямо образцово-показательный, он просился и на фотографии, и на рынок. Но соседка-бабушка ничего продавать не собиралась и даже немного гневалась, когда ей предлагали такое.

— Я ращу не для рынков этих ваших! — сурово отвечала она. — Сами все съедим! Зима у нас в России долгая…