Вместе мы бежим обратно к тропинке: безопаснее оставаться в лесу, где люди нас не найдут, пока не выйдем к какому-нибудь населённому пункту, например, к деревне, чтобы можно было укрыться, или даже лучше к нашему месту назначения – к Архивам Париллы.

Вдруг я обо что-то спотыкаюсь и лечу в папоротники. У меня из лёгких вышибает весь воздух. Какое-то время я просто сижу в траве, в такой же беспомощности, как человек на полянке.

Себастьян помогает мне подняться, и я отряхиваю платье. Он пытается пошутить, но всё равно не может выдавить улыбку.

– Что я говорил тебе про твои грёзы наяву?

Мне удаётся рассмеяться, хотя у меня и болит бок.

– Не грезить, когда я гуляю. – Подол моего платья порван и испачкан травой и землёй. – По крайней мере, папоротники оказались мягкими.

Себастьян зевает:

– Думаешь, мы набредём на какой-нибудь городок до ночи?

Я качаю головой:

– Сомневаюсь. Сегодня нам, наверное, придётся спать в лесу.

Если бы мы были рядом с деревней, я бы уже это почувствовала.

У Себастьяна подавленный вид. Я успела забыть, что он терпеть не может спать на улице. Когда мы жили у леди и его отправляли в рейды, у него не было выбора. Возвращался он всегда измотанным, потому что едва мог спать из-за страха темноты и того, что может в ней таиться.

А я не боюсь. Как-то раз леди заставила меня успокаивать медведя, когда мы по её приказу были на вылазке. Я убедила его уйти из лагеря, подальше от наших припасов. Тогда это было жутко, но сейчас я знаю, что это выполнимо. И что смогу сделать это снова, если придётся. Ну, если только сначала успею немного вздремнуть.

– Давай пойдём дальше, посмотрим, что нам встретится.

Мы продолжаем идти, но наши ноги становятся всё более вялыми.

Темнота начинает опускаться на лес, и с ней приходят новые пейзажи и новые звуки. Между деревьев мелькают светлячки, точно звёздочки, слетевшие на землю. В густой траве шуршат и стрекочут сверчки, а от редких уханий сов Себастьян каждый раз вздрагивает. Несколько месяцев назад сова вспорола ему щёку, и остался шрам. Обидно, что леди не успела залечить его с помощью целительной магии – до того, как лишилась своих сил.

Мы идём вперёд, пока не находим новую поляну – на этот раз без странных потерянных мужчин. Дальше мы сегодня уже не уйдём. Мы достаём из сумок плащи, расстилаем их на траве и падаем на них – бок о бок, под ночным небом.

Себастьян ёрзает и ворочается до тех пор, пока я не направляю ему в голову мысли о тепле и безопасности в закрытом доме с ревущим очагом. Скоро его дыхание становится ровным и размеренным, и тогда я позволяю снам унести и меня тоже.

Когда на следующее утро мы просыпаемся – с листьями в волосах и болью в шее, – всё вокруг выглядит как-то странно. Деревья всё те же, как и тихие беспокойные мысли маленьких животных, которые с утра идут по своим делам. Но тропы больше нет – нет проторённого пути дальше. Я даже не понимаю, с какой стороны мы пришли вчера вечером.

Мы заблудились.

Мой желудок громко урчит, и Себастьян поглядывает на меня. Я не ела с тех пор, как мы сбежали вчера днём из таверны.

«Я боюсь», – сообщает он.

Я тоже, но если скажу ему, лучше не будет. Меня так и подмывает просто броситься бежать очертя голову куда глаза глядят, но я подавляю это дикое желание и остаюсь на месте.

– Думаю, мы плохо сориентировались, – говорю я, стараясь сохранять непринуждённую интонацию. Но голос всё равно дрожит, и Себастьяна передёргивает.

Я пожимаю плечами:

– Я на это надеюсь. – Страх вгрызается мне в живот, заставляя как можно быстрее собрать наши скромные пожитки и отправиться дальше.

Пока мы идём, я вспоминаю времена, когда путешествовала вместе с людьми леди Эшлинг. Проходили ли они когда-нибудь по этим местам? Видела ли я когда-нибудь, чтобы они ели листья или ягоды? Я внимательно присматриваюсь к траве и кустарнику, отыскивая что-нибудь съедобное на вид, но вижу только сухие листья, папоротники и сломанные ветки. У леди была одна-единственная хорошая черта: она всегда сытно кормила своих слуг. Иначе мы были бы ей бесполезны.

День всё тянется, и наш голод становится всё ощутимее и острее. К полудню, когда мы петляем среди деревьев, у меня начинают дрожать ноги. Лес прекрасен, и, может быть, он бы мне понравился, не отличайся он так сильно от всего, что мне привычно.

Я слышу, как в листьях шуршит белка – и тут меня осеняет. Я хватаю Себастьяна за руку, но вслух не говорю ни слова, боясь спугнуть животное. «Животные тоже хотят есть. Пошли за ними. Они знают, куда идут».

Себастьян улыбается – в первый раз с тех пор, как мы сбежали от контролёра.

Мы крадёмся за белкой, причём нити моей магии надёжно связаны с сознанием зверька. Через эту связь я передаю ей спокойные мысли, но и отголоски моего голода тоже просачиваются. Вскоре белка уже не беспокоится из-за того, что мы идём следом, и нам больше не нужно прилагать столько усилий, чтобы не издавать шума. Лес начинает редеть, но белка хорошо знает дорогу. И вот мы уже видим прогалину среди деревьев, и за лесом открывается поле, протянувшееся на многие мили вокруг, и деревушка на холме.

В поле прямо перед нами есть яблоневый сад.

Мы с Себастьяном улыбаемся, белка пищит. И бросается вперёд, в высокую траву.

Мы, не теряя времени, следуем за ней.

Мы складываем яблоки в мою сумку, а потом устраиваемся под самым большим деревом и подъедаем упавшие плоды. Яблоки сладкие и хрустящие, и мне абсолютно всё равно, что сок стекает у меня по подбородку. Я в жизни не ела ничего вкуснее.

– Это было великолепно, – говорит Себастьян. Но по мере того как голод отступает, в его мысли снова прокрадывается страх. – Как думаешь, что контролёру нужно от моей сестры?

В моей руке зажат яблочный огрызок.

– Я не знаю. Мне очень жаль, Себастьян. – Я думала, что освобождённые одарённые люди все сплошь добрые и будут счастливы вновь обрести человеческий облик. В конце концов, все остальные нашли свои семьи. До недавнего времени мне и в голову не приходило, что некоторые из них могут оказаться ничуть не лучше леди Эшлинг. Меня пробирает дрожь, а Себастьян резко втягивает в себя воздух – паника вновь накатывает на него.

И тут мы слышим собак.

Сначала только лай, а потом, когда они подбираются ближе, у меня в голове начинает гудеть единственная их мысль: «Воры, воры, воры…»

Я вскакиваю на ноги и, отчаянно оглядываясь, тащу Себастьяна за собой, но никакого укрытия вблизи не вижу.

Разве что лес.

«Бежим», – мысленно говорю я Себастьяну, и мы устремляемся к лесу – как раз в тот момент, когда собаки вбегают в сад. Следом за ними слышится топот копыт – без сомнений, прискакал хозяин сада, недовольный нашим вторжением.