Она давно уже слышала, что Дафт Найми – уроженец Зимы. Что когда-то он был влюблен в технику и не верил в Хозяйку; что он нарушил закон Летних островов, пролив кровь сивиллы. Что в наказание Хозяйка свела его с ума; что теперь, своими скитаниями и проповедями, он расплачивается за совершенное преступление. Знак трилистника, который носили предсказатели, служил на Летних островах грозным предупреждением любому, кто попытается оскорбить сивиллу, посягнуть на ее честь. За убийство сивиллы полагалась смерть, как и за любовь к сивилле; а может быть, и за то, чтобы быть сивиллой… В последнем случае, видимо, имелась в виду смерть при жизни… Смерть тому, кто убьет сивиллу…

– Вот он, великий грешник, поклоняющийся лживым божествам! Вот он, смотрите! – Кривоватая рука проповедника стремительно взлетела вверх, потрясая указующим перстом.

Лицо Спаркса вынырнуло из-под причала: прицепив внизу лодку, он взобрался по лестнице. Лицо было застывшим, суровым от ненависти и решимости, он не сводил глаз со старика; потом взглянул на Мун. Смерть тому, кто полюбит сивиллу!..

Мун покачала головой, как бы отвечая на иное его, не высказанное вслух обвинение. Но он уже снова отвел глаза, теперь он смотрел на бабушку, как бы стараясь доказать Мун, что все, что было ей дорого, теперь для нее потеряно. Теперь-то она поняла смысл этих слов: смерть – быть сивиллой.

– Но я еще не стала ею. – Она неслышно прошептала эти слова и крепче стиснула зубы.

Кто-то окликнул Спаркса из-под причала; он ответил и подошел к ним с бабушкой. Был он высокий, бледный и очень решительный. Начался отлив; вода отступила далеко от берега, так что отсюда Мун могла разглядеть только верхушки мачт того торгового судна, которое увезет Спаркса. Мачты кивали ему, словно манили к себе.

– Ну что ж, вот мне и пора. Вещи мои уже на борту; корабль готов к отплытию. – Он смотрел себе под ноги, став вдруг каким-то странно неуклюжим. Обращался он исключительно к бабушке. – Наверное… наверное, нам надо прощаться…

– Готовьтесь к концу!

– Спаркс… – бабушка погладила его по щеке. – Неужели тебе так уж обязательно уезжать сейчас? Хоть бы обождал, пока тетка твоя, Леларк, с моря вернется.

– Не могу. – Он тряхнул головой, противясь ее ласке. – Не могу я. Я должен уехать. Но ведь это же не навсегда… – Он словно боялся, что если задержится хотя бы до завтра, то вполне может и не уехать никогда.

– Ах, мальчик мой любимый… детки мои дорогие… – Бабушка обеими руками обняла их и неловко прижала к себе, как делала с тех пор, как они себя помнили. – Что же я буду делать без вас? Вы были мне единственным утешением на старости лет, особенно когда дед ваш умер… Неужели теперь я должна и вас потерять – да еще обоих сразу? Я понимаю, Мун должна уйти, но ты…

– Покайся, грешник!

Мун скорее почувствовала, чем заметила, как затвердели губы Спаркса, когда он поднял голову и посмотрел на Дафта Найми.

– Мун позвала ее судьба… А теперь и меня зовет моя судьба, бабушка. Только я прежде не знал, что судьбы у нас будут разными. – Он сжал свой медальон в руке, словно давая молчаливый обет, потом вдруг резко отвернулся.

– Да зачем тебе этот Карбункул проклятый! – В устах бабушки это прозвучало как горестный протест. Она сокрушенно покачала головой.

– Это самый обычный город. – Спаркс улыбнулся, обнимая ее за укутанные платком плечи и пытаясь успокоить. – Моя мать привезла оттуда меня. Кто знает, что на этот раз привезу я. Или кого.

Мун отвернулась и так сильно скрутила рукава своей парки, словно собиралась кого-то удушить ею. Ты не можешь так со мной поступить! Она отошла к самому краю пирса, глядя на воду и вдаль, на обросший водорослями каменный причал, возле которого послушно покачивалась, поджидая Спаркса, шлюпка с торгового корабля. Она глубоко вдохнула тяжелый от влаги воздух, еще раз и еще, задыхаясь от запахов залива – водорослей, рыбы, размоченного морской водой дерева, – прислушиваясь к негромкому разговору, доносившемуся снизу, к скрипу, шлепкам волн, шорохам… Только чтобы не слышать!..

– Мир ваш приближается к концу!

– Прощай, бабушка. – Бабушка так стиснула его в объятиях, что голос Спаркса звучал глухо.

Внезапно все вокруг Мун, все, что было до боли знакомым, обрело как бы налет чужеродности, словно она видела все это впервые… Она понимала, что в действительности это, разумеется, не так, что изменилось лишь ее собственное восприятие окружающего. Две соленые, точно морская вода, слезинки скатились по щекам и упали прямо на дно моря, пронзив тридцатифутовую толщу воды. Она услышала, как он прошел мимо нее к лестнице, даже не замедлив шаг.

– Спаркс! – она обернулась и преградила ему путь. – Так и не сказав мне ни слова?..

Спаркс чуть качнулся назад.

– Да нет, мне все понятно. – Она взяла себя в руки, даже умудрилась сказать это с некоторой гордостью, которой на самом деле в ней совсем не осталось. – Но я ведь еще не стала сивиллой.

– Нет. Я знаю. И вовсе не потому… – Голос его сорвался, он сдвинул на затылок свою вязаную шапку.

– Но ведь ты именно поэтому уезжаешь? – Она и сама не могла бы сказать, был ли то простой вопрос или обвинение.

– Да. – Он вдруг потупился. – Наверное, это так.

– Спаркс…

– Но только отчасти – так! – Он выпрямился. – Ты же сама знаешь, меня всегда тянуло туда, Мун. – Он посмотрел на север, туда, где лежал Карбункул. – Я должен найти то, чего мне недостает.

– Или кого? – Она прикусила язык.

Он пожал плечами:

– Возможно.

Она в отчаянии замотала головой.

– Я ведь вернусь сразу, как только свершится обряд посвящения… и все будет по-прежнему, мы по-прежнему сможем любить друг друга! – Я могу иметь и то, и другое, могу! – Как и раньше, снова. Как мы с тобой всегда мечтали… – она сама не сознавала, что говорит.

– Эй, парень, – голос со шлюпки донесся до них сквозь рев волн. – Ты идешь? Прилив ведь целый день ждать не будет!

– Сейчас! – хмуро глянул в его сторону Спаркс. – Нет, так не получится, Мун. Ты ведь понимаешь… Ты же знаешь: «Смерть тому, кто полюбит сивиллу…» – голос у него снова сорвался.

– Это просто суеверие! – Глаза их встретились. И в тот же миг она поняла, что он все знает и разделяет ее опасения, как всегда разделял с ней все: ничто никогда больше не будет как прежде.

– Ты станешь другой, Мун. А я никогда не смогу настолько измениться сам, во всяком случае, пока. – Костяшки его пальцев, сжимавших перила, побелели. – Я не могу оставаться здесь, оставаться таким, как сейчас. Я тоже должен измениться. Я должен расти, учиться… Я должен понять, кто я такой на самом деле. Я раньше считал, что скоро узнаю это – вот стану предсказателем и найду ответы на все вопросы. – Глаза его потемнели от какого-то нового чувства, которое она впервые заметила в нем в потайной пещере на Острове Избранных, когда вернулась к нему от предсказателей. Он завидовал ей, обвинял ее в измене, выталкивал ее прочь из своей жизни.