Мордред тут же позабыл о подземельях, поскольку впереди растворилась высокая дверь, по обе стороны которой скучали два вооруженных стражника. За дверью ему открылись потоки солнечного света, тепло и ароматы и краски внутренних покоев королевы.

Комната, в которую они вошли, была точной копией покоя Моргаузы в Дунпельдире; уменьшенная, разумеется, копия, но на взгляд Мордреда — величественная. Солнечный свет лился в огромное квадратное окно, под которым стояла скамейка, яркими подушками превращенная в уютный и отрадный взору уголок. В нескольких шагах от скамьи в озерце солнечного света возвышалось позолоченное кресло. Возле кресла стояли скамеечка для ног и изящный столик. Опустившись в кресло, Моргауза указала Мордреду на скамью. Покорно сев, Мордред с бьющимся сердцем замер в молчании; придворные дамы, по слову королевы, удалились с вышиваньем в дальний угол покоя, к свету от другого окна. Поспешно явился слуга, чтобы с поклоном поднести королеве вино в серебряном кубке. По ее приказу он принес также чашу сладкого медового напитка для Мордреда. Отпив глоток, мальчик поставил чашу на подоконник. Хотя во рту и в горле у него пересохло, он не мог пить.

Выпив свое вино, королева протянула кубок Габрану, которому тоже, должно быть, были отданы некие приказы. Сперва он отошел к двери, где отдал кубок слуге, затем, выпроводив слугу, закрыл за ним дверь и удалился в дальний угол комнаты. Достав из чехла маленькую арфу, он присел с ней возле женщин и начал тихонько перебирать струны.

Только тогда королева заговорила вновь, и говорила она так тихо, что только лишь Мордред, сидевший подле нее, мог ее слышать:

— Ну, Мордред, а теперь давай поговорим. Сколько тебе лет? Нет, не отвечай мне, дай-ка взглянуть… Скоро тебе исполнится одиннадцать. Я верно говорю?

— Да… да, но, — заикаясь, изумленно переспросил мальчик, — но откуда тебе это известно? Ах да, тебе сказал Гавейн.

Королева улыбнулась.

— Я и без докладов моих подданных знаю все. О твоем рождении мне известно больше, чем тебе самому, Мордред. Догадываешься, почему?

— Как, госпожа? О моем рождении, ты сказала? Это ведь было до того, как ты поселилась у нас?

— Да. Я и король, мой супруг, держали тогда Дунпельдир в Лотиане. Разве ты никогда не слышал о том, что случилось в Дунпельдире за год до рожденья принца Гавейна?

Он покачал головой, так как все равно не решился бы заговорить. Он все еще не знал, зачем королева привела его сюда и почему она тайно говорит с ним в уединении личных своих покоев, но природное чутье подсказывало ему держаться настороже. Нет сомнений теперь, сейчас на него надвигается будущее, которого он страшился, но тянулся к нему всем своим существом, тянулся со странным, беспокойным и временами неистовым ощущением бунта против той жизни, для которой он был рожден и к которой он считал себя приговоренным до самой смерти, как вся родня его родителей.

Моргауза, все еще внимательно наблюдавшая за ним, вновь улыбнулась.

— Тогда выслушай меня. Скоро ты поймешь, почему…

Поправив складки роскошного платья, она заговорила легко, будто речь шла о какой-то малозначимой мелочи из далекого прошлого, словно рассказывала сказку ребенку при свете уютной ночной лампы:

— Тебе известно, что Верховный король Артур приходится мне сводным братом по отцу, королю Утеру Пендрагону. Давным-давно король Утер намеревался выдать меня замуж за короля Лота, и хотя он умер, не успев попировать на моей свадьбе, и хотя мой брат Артур никогда не был другом Лоту, свадьба все же состоялась. Мы надеялись, что благодаря союзу наших сердец завяжется если не дружба между королями, то союз двух королевств. Но то ли из зависти к воинской доблести короля Лота, то ли (как не уставали убеждать меня) из-за напраслины, возведенной на него чародеем Мерлином, который ненавидит всех женщин и воображает, что понес от меня обиду, король Артур держал себя с нами так, как пристало врагу, а не брату или просто сюзерену.

Она помолчала. Расширенные глаза мальчика неотрывно глядели на королеву, губы его были полуоткрыты. Она вновь разгладила платье, в голос ее закрались более низкие, печальные скорбные нотки.

— Вскоре после того, как король Артур взошел на трон Британии, злой чародей рассказал ему, что родился в Дунпельдире ребенок, сын местного короля, и что этот ребенок рожден ему на погибель. Верховный король не медлил ни минуты. Он послал своих лазутчиков в Дунпельдир, чтобы они разыскали и умертвили сыновей короля. О нет… — Она улыбнулась самой нежной своей улыбкой. — Не моих. Мои тогда не появились еще на свет. Но чтобы удостовериться в том, что в живых не осталось ни одного незаконнорожденного сына короля Лота, пусть даже этот ребенок родился неведомо для короля, Верховный король повелел своим верным людям умертвить всех младенцев Дунпельдира. — Голос ее пресекся от горя. — И потому, Мордред, в ту ужасную ночь солдаты отняли у матерей несколько дюжин младенцев. Детей погрузили на корабль и столкнули его в море, где он носился по воле ветров и волн, пока не разбился о скалы, а с ним утонули и все дети. Все, кроме одного.

Мальчик сидел неподвижно, словно скованный чарами.

— Меня? — сорвался с его уст едва слышный шепот.

— Да, тебя. Мальчика из моря. Теперь ты понимаешь, почему тебя назвали этим именем? Это была правда.

Королева как будто ждала ответа; от волненья хрипло мальчик сказал:

— Я думал, это потому, что я рыбак, как и мой отец. Многих мальчиков, кто помогает управляться с сетями, зовут Мордред или Медраут. Я думал — это как талисман, который должен уберечь меня от власти морской богини. Она мне раньше пела об этом песню. Я хотел сказать, моя мать пела мне одну песню.

Роскошные зеленые глаза распахнулись.

— Вот как? И что это была за песня?

Встретив взгляд этих зеленых глаз, Мордред вдруг опомнился. Он совсем позабыл предостереженье Сулы, но теперь оно вновь всплыло в его памяти. Но ведь в правде нет вреда?

— Колыбельную. Она пела мне ее, когда я был совсем мал. По правде сказать, я и не помню ее слов, один только напев.

Щелкнув пальцами, Моргауза отмахнулась от песенки.

— Выходит, ты никогда не слышал этой повести? Твои родители никогда не говорили о Дунпельдире?

— Нет, никогда. То есть, — он говорил с очевидным прямодушием, — только то, о чем говорят в округе. Я знаю, что некогда он был частью твоего королевства и что ты правила там со своим королем, что там родились на свет три старших принца. Мой отец… мой отец узнает новости, которые привозят корабли, приплывающие к нам из королевств за морем, изо всех этих удивительных земель. Он столько рассказывал мне, что я… — Он прикусил губу, потом не удержался и порывисто задал терзавший его вопрос: — Госпожа, как мои отец и мать могли спасти меня с корабля и привезти потом сюда?

— Не они спасли тебя с затонувшего корабля. Тебя спас король Лотиана. Когда он узнал, что сталось с похищенными детьми, он послал за ними корабль, но корабль пришел слишком поздно, чтобы спасти кого-либо, кроме тебя. Капитан увидел обломки, еще кружившие в водовороте, остов корабля, среди шпангоутов которого плавало что-то, похожее на тряпичный узел. Это был ты. Конец твоей пеленки зацепился за расщепленный рангоут, это и удержало тебя на плаву. Капитан выудил тебя из воды. По твоей одежде и пеленке, спасшей тебе жизнь, он узнал, кто ты. И потому поплыл с тобой на Оркнейские острова, где тебя могли бы взрастить в тайне и безопасности. — Она снова помедлила. — Ты уже догадался, почему, Мордред?