class="p1">— Молчу, сынок, молчу. А то ведь я и не дело, может, наговорю. Садись и работай. Я не помешаю…

Она вышла. Павел Васильевич откинулся на диване и задумался.

Ему вспомнилось, как Надя появилась у него в кабинете. Он видел ее перед собою сейчас лучше, чем в тот раз. Тогда он не знал, что этот ее приход будет значить для него, и многое просто не уловил сразу. А теперь вспомнилось все, на что он не обратил тогда внимания. Он отчетливо представил себе, как она, войдя, закрыла дверь, встав вполоборота к нему. Лицо ее было встревоженным и строгим. А над ухом вились нежные колечки черных волос… Потом она прошла и села в кресло, быстро, но аккуратно поправив ладонями юбку, чтобы не измялась… Он видел теперь, как лежала на подлокотнике ее полная смуглая рука и играли густые брови, то хмурясь, то удивленно вскидываясь на него…

И, наверное, впервые за всю жизнь Павел Васильевич подошел к зеркалу, чтобы оценить свое лицо, понять, как оно ей могло показаться. Высокий лоб, жесткие русые волосы, волной зачесанные назад, неулыбчивые карие материнские глаза и широкий нос. Рот великоват и губы, пожалуй, слишком уж строги. Но главное — уже тридцать четыре года и подбородок синеет от бритвы. И на лбу ложатся морщины… «Нет, брат, не думай, о чем думаешь!» — с горечью усмехнулся он.

Вздохнув, он снова сел за стол, и долго еще было видно с улицы в свете настольной лампы его склоненную над бумагами фигуру.

* * *

В один из дней, обойдя цеха, Павел Васильевич возвращался в заводоуправление. После шума и гула цехов здесь все казалось покойным и даже каким-то сонным, неподвижным. Только приглушенное стрекотание пишущих машинок, доносившееся в широкий коридор с зеленой дорожкой во всю его длину, говорило, что здесь тоже работают люди. Ни один человек не показался в коридоре, пока Павел Васильевич шел к себе в кабинет. Осмотр цехов вызвал недовольство. Много еще встречалось недостатков. А здесь… «Экая благодать! — с раздражением думал он. — Все на своем месте, у всех всё в порядке. С места не сдвинутся».

Его уже ждали с документами из бухгалтерии и отделов заводоуправления. Тут же в приемной был и новый начальник сборочного с мастерами первой смены. Когда он вошел и поздоровался, начальник сборочного встал и попросил:

— Нам некогда, Павел Васильевич, просим принять, мы ненадолго.

Среднего роста, коренастый, начальник был так взволнован чем-то, что покраснел даже, когда обратился к Павлу Васильевичу.

— Нет уж, посидите, — ответил Павел Васильевич, — и у меня к вам кое-что есть.

Директорский кабинет с большими окнами в заводской двор был просторен. За многие годы много людей работало здесь, и обстановка кабинета как бы носила осадок времени. Большой дубовый стол с резьбой в старинном стиле, кожаные кресла около него с уже вытертыми до белизны сиденьями и старинный большой, тяжелый шкаф тоже с резными дверками и фигурными стеклами. А диваны — новые, с деревянными полированными подлокотниками. Ряд новых стульев у стен. Несколько портретов на стенах. И телефон с внутренним коммутатором на маленьком столике справа от стула директора. Большой сейф. Ковер на полу. Шторы на окнах.

Подписка документов и беседы с управленцами заняли порядочно времени. И то состояние раздражения и недовольства, которое в нем вспыхнуло, когда он вошел в заводоуправление, сначала смякло, потом прошло совсем. Из этих бесед и документов видно было, чувствовалось, что здесь шла своя работа, напряженная и нелегкая. Он знал ее, подчас невидную и незаметную, но необходимую, требующую напряжения ума и всех сил человека. Здесь, в тишине этих кабинетов, рождались новые машины, и, кто знает, скольких бессонных ночей стоила конструкторам каждая находка, каждая деталь машин! Тут искали и находили, как лучше организовать производство в целом по заводу, где можно сберечь деньги и время, считали, планировали, думали о сотнях больших и малых дел, составлявших ежедневную заводскую жизнь. И о людях в первую очередь. И когда последний управленец вышел из кабинета, Павел Васильевич вспомнил, что и как он говорил им, не обидел ли кого зря. Кажется, нет. Не дал воли чувству, которому причиной были и другие люди, и другие обстоятельства. Все должно быть по адресу. Выйдя из-за стола, он открыл дверь кабинета и пригласил инженеров сборочного.

— Извините, товарищи, задержал я вас, — сказал он, когда они вошли. — Прошу садиться.

Но никто не сел. Начальник цеха подошел к столу и положил докладную записку. Павел Васильевич, тоже не садясь, взял ее, стал читать. Мастера переглянулись, стали садиться, и, когда последний из них опустился на стул, сел и Павел Васильевич.

В записке было сказано, что так работать невозможно. Павел Васильевич отложил ее, не дочитав: он знал всё и так.

— К вам вот пришли, — сказал начальник. — Что делать еще — не знаем, обидно работать не в полную силу.

— Где вы были? Вы же знали, что сегодня я у вас буду? Посидеть в приемной захотелось, что ли? — спросил Павел Васильевич.

— Были… Я думал, не придете.

— Почему же?

— Не любят ходить, когда неполадки. Начальство любит, когда все хорошо, посмотреть…

— Это вы из своего опыта заключили?

— Опыта руководящего у меня мало еще, но смеяться над собой не дам. До свиданья! — Резко встав, начальник сборочного почти побежал к двери.

— Постой! — властно крикнул Павел Васильевич, и этот его голос точно ударил по тишине кабинета. Начальник на мгновенье замер у двери и обернулся.

— Садись! — приказал Павел Васильевич, и он сел. — Вот так. А вы, товарищи, что с ним? В качестве почетного эскорта, что ли?

— Нет. Мы с другим делом, — ответил пожилой мастер. — Я на заводе всю жизнь. Под старость техникум кончил. Соображения кое-какие имеем. Только нас слушать не хотят. Пришли в производственный — вроде того, что идите и не мешайте работать. К вам вот хотим обратиться. А с докладной, думаю, Василий Иванович просто погорячился. Он, по-моему, не любит выгораживаться бумажками. С кем не бывает. Как, Василий Иванович?

Начальник цеха поднял голову, посмотрел на всех как-то виновато и сказал только:

— Давайте докладную…

— Ну вот и хорошо, — облегченно вздохнув, проговорил Павел Васильевич. — Пошли в производственный. Будут слушать. Заставим.

Из приоткрывшейся двери производственного отдела слышался смех. «Какое веселье», — с недоумением подумал Павел Васильевич, останавливаясь и прислушиваясь. Остановились и мастера.

— Это что, — услышал он мягкий баритон Воловикова, — теперь уже с ружьем настоящие охотники не ходят. Груз только лишний — ружье… Знаете, как сейчас ходят на медведя?

— Нет.

— То-то. Берут лист фанеры, молоток и идут