Я лежала на спине в траве. За такого хозяина девушки бьются не жалея сил. Сквозь ветви деревьев я взглянула в небо. Темнело. Мужчина, с которым — вернее, в полной власти которого — я была, куда-то ушел. Я не боялась, что он не вернется. Он ведь на меня не сердится. Я же видела, как он смотрел на меня, слышала его смех.

На Земле юноши меня не слишком занимали — ну, льстило немного их восхищение. И хоть приятелей у меня было немало, никаких вольностей я не допускала. Целоваться с ними как-то не тянуло. Стоило кому-нибудь попытаться — я отшатывалась и с твердым «нет» оскорбленно отталкивала наглеца прочь. Они краснели, извинялись, заикались. Злилась ли я? Они казались такими жалкими! Злилась ли? Прощала ли? Допускала ли мысль о том, чтобы встречаться с ними снова? Возможно. Но какой же я им казалась?

Я лежала в траве и улыбалась.

Так какая же я? Неведомая прежде чувственность пробуждалась во мне. Я смутно начинала осознавать, что значит полностью, без остатка отдать себя мужчине.

Перед мысленным взором встал незнакомец. Я тихонько рассмеялась. Он не мальчик. Мальчиками я повелевала. Но рядом с этим непонятным могущественным мужчиной, в чьей власти я теперь, я знала: повелеваю не я. Он — всевластный повелитель. Скажи он хоть слово — и я брошусь выполнять приказание. Что за бешенство, что за буря ревности всколыхнулась бы в душах моих прежних юных поклонников, доведись им одним глазком взглянуть, как безотказно, с какой лихорадочной поспешностью повинуется эта надменная красавица, которой до них и дела не было, щелчку пальцев настоящего мужчины! Как ненавидели бы, как боялись они его! Как завидовали бы этому походя утвержденному владычеству над красотой! Как безгранична его власть над ней! Им такое не под силу. Они даже угодить ей не умели. А ее страшит только одно — что она не сумеет угодить ему.

Я лежала в траве нагая. В чужом мире, отдавшем меня в руки мужчины, каких, казалось, и не существует на свете. Холодная, надменная, самоуверенная — я была слишком хороша для мужчин. И вот холодею от страха, что не сумею угодить одному-единственному — тому, в чьей власти я теперь. Неведомая доселе чувственность поднималась во мне. Я смутно начинала понимать, что значит отдать себя мужчине всю, без остатка. Только предоставится ли мне такая возможность — отдать себя? Может, я не стою такой чести? Похоже, в этом мире мужчины получают все, что пожелают. Надо полагать, привилегия отдать свою девственность по собственной воле тому, кто станет моим избранником, здесь на меня не распространяется. Я улыбнулась. Нет, в этом мире выбирать мне не позволят. Скорее наоборот — выбирать будут меня, и тот, кто лишит меня невинности, сделает это, не спрашивая моего согласия.

Мужчина возвращался. Поспешно перевернувшись, я приподнялась на локте. И вот он стоит неподалеку. Я взглянула на него.

Но он не приказал мне лечь на спину, не раскинул пинком мои ноги, а жестом велел встать. Я поднялась на ноги. Встала перед ним, выпрямив спину. Я знала — так нужно. На Земле никогда мне не приходилось стоять так прямо. В этом мире мне уже внушили, что от меня требуется. Кто я здесь? Но кем бы меня здесь ни считали, одно я усвоила твердо — стоять я должна красиво. Так я и делала. И этим тоже подчеркивала свою покорность.

Он не шелохнулся, стоял, опершись на копье, не обращая на меня внимания, не сомневаясь — я здесь, готова подчиниться малейшему жесту.

Потом, обойдя поляну, он ногами затер следы нашей стоянки, не оставил ни малейшего признака, что здесь, на крошечной лесной прогалине, ночевали люди. Костра он не разводил.

И снова встал неподалеку, опираясь на копье. И снова не обращал на меня внимания. Выпрямив спину, я стояла в стороне. Ни заговорить, ни как-либо еще привлечь его внимание я не смела. Вдруг опять будет бить, накажет? И я просто стояла в сторонке, как ненужная вещь.

Сгустились сумерки. Ну-ка, сообразим, что к чему. Сегодня в отличие от вчерашнего дня он не пустился в путь при дневном свете. Весь день провел в крошечной, шириной несколько футов, скрытой ветвями деревьев западине. Огня не разводил. А теперь, с наступлением темноты, собрал оружие, скрыл следы нашего небольшого лагеря. Все эти предосторожности навели меня на мысль, что здесь могут встретиться его недруги, что мы, рискуя жизнью, вторглись во вражеские земли. Я содрогнулась. С опаской вгляделась во тьму. Может, там враги? Может, обнажив клинки, они уже крадутся сквозь чащу? Может, мы в засаде и вот-вот на нас нападут? В зарослях послышался шорох. Он тут же повернул голову на звук. Чуть не вскрикнув от страха, я упала на колени. Пыталась схватиться за него, вцепилась руками в его ногу, но древком копья он отбросил меня прочь. Я упала спиной на землю. Нешуточный удар. Я поползла к нему. Съежилась, прячась у него за спиной, опустив в траву колено, испуганно выглядывая из-за его ног. Будь у меня хоть какое-то оружие, современное оружие, хоть крошечный пистолет — схватилась бы за него, вцепилась бы обеими руками, и стало бы не так страшно. Но у меня не было ничего, абсолютно ничего. Ничего у меня нет, нечем себя защитить. Хоть бы клочок ткани, хоть какой-нибудь обрывок, чтобы прикрыть наготу. Единственная моя защита — клинок и отвага мужчины, что стоял между мной и тем, что шуршало там, в темных зарослях, в паре ярдов от нас. Я в полной зависимости. Он нужен мне. Без него мне нет спасения. Как беззащитны женщины в этом мире! Может быть, здешние обитательницы носят при себе хоть какое-то оружие, с которым им под силу управиться, — легкий кинжал, стилет? Но ведь противник, вот такой, как мой властелин, может просто отобрать его? Тогда я еще не знала, что девушкам вроде меня не позволяют носить даже маленький дамский кинжал. Такие, как я, полностью зависят от мужчины, только на его защиту могут рассчитывать — если их захотят защищать. Я зажала руками рот. Вот оно! Вот, во тьме появилось из зарослей. Сначала по волнообразным движениям я приняла это за змею. Но нет, это не змея. Движется вроде бы у самой земли, но не по земле. Похоже на огромную ящерицу. Но вот сквозь ветви проглянула луна, и я рассмотрела: голова и шея покрыты не чешуей, а длинным густым волнистым мехом. В лунном свете расплавленной медью блеснули глаза. Зверь зарычал. У меня перехватило дыхание. У него было шесть ног. Длина — футов двадцать, вес, пожалуй, все тысяча сто фунтов. Чудовище приближалось, шипя и извиваясь. И тут, обращаясь к зверю, человек мягко что-то проговорил. Его копье было направлено на зверя. Зверь обошел нас кругом — поворачивался, держа копье наперевес, и человек — и исчез в зарослях. Я рухнула к ногам незнакомца. Меня била дрожь. На этот раз меня не отчитали, не наказали. Он вел себя так, словно ни капельки не боялся зверя. И дело было не только в его храбрости, не только в том, что ему доводилось охотиться на таких чудовищ, просто, как узнала я позже, он хорошо знаком с их повадками. Этот зверь охотился не на нас. Обычно они выслеживают жертву, скрываясь в зарослях, а потом, если не заподозрят ловушку, у которой оставляют приманку — это может быть и связанная девушка, — наносят неожиданный смертельный удар. Зверь, что повстречался нам, шел не на наш запах. Возможно, выслеживал табука, небольшое однорогое животное, напоминающее антилопу, — обычную свою жертву. Мы только ненадолго отвлекли его от следа. Чудовища эти — неутомимые целеустремленные охотники, их приручают и часто используют для выслеживания добычи. Учуяв жертву, такой зверь неотступно идет по следу. Очевидно, в данном случае естественный отбор, кроме прочего, выработал в них особое упорство. Полезное свойство, особенно на охоте. К счастью, наш запах оказался не первым, который учуял в ту ночь выбравшийся из логова зверь. Иначе встреча могла бы закончиться не так мирно. Этот зверь называется един.