Подходят машины, из кузовов выпрыгивают бойцы, а рядом со мной оказывается Колокольцев.

Ученые некоторое время решают, что для них важнее – личная кладь, или всевозможное оборудование, и в итоге останавливаются на первом варианте. Но солдатам они до конца не доверяют, и чтобы вещи не пропали по дороге, несколько человек лезут в кабины сопровождать ценный груз.

Впрочем, в кузове оказываются лишь наиболее громоздкие чемоданы и сумки. По распоряжению встрявшего академика одну машину все-таки загружают ящиками, и почти у каждого из ученого люда на руках остается что-то из вещей. Соболев предлагает академику разместиться в кузове, но тот с некоторым негодованием мотает головой. Не то хочет продемонстрировать пример своим людям, не то просто хочет пройтись по чужому миру.

В руке привлекшей мое внимание девушки остается солидного вида чемодан, и я, краешком глаза уловив движение своего взводного, командным тоном рявкаю:

– Лейтенант Колокольцев! Останетесь здесь и проследите за оборудованием!

– Слушаюсь! – привычно козыряет офицер.

В глазах его понимание и долька ревности, но старший тут я, мне и карты в руки. Тем более что мужская часть ученой братии отнюдь не спешит на помощь прекрасной коллеге. Или среди них успело пустить корни пресловутое равноправие?

– Разрешите?

Девушка благодарно и чуть смущенно улыбается.

– Пожалуйста.

Чемодан несколько оттягивает руку, но разве это груз для мужчины? Замечаю, как ревниво косится в мою сторону какой-то бледноватый и очень худой очкарик лет до тридцати, но поздно. Поезд уже ушел, и вакантное место машиниста в нем занято. Надеюсь.

Вся наша процессия растягивается по вездесущей пыли. Умеет начальство выбирать места для лагеря. Но зеленка – намного хуже. Тут хоть подходы просматриваются издалека.

– Признаться, я представлял ученых несколько иначе, – тихо признаюсь я. – Этакими почтенными мужами, наподобие вашего академика или вон того толстяка, и удивлен, встретив среди них такую молодую женщину.

Кольца на пальце у девушки нет, но это ровным счетом ничего не значит. Запоздало доходит мысль, что она может быть какой-нибудь лаборанткой или секретаршей.

За языком вообще приходится следить. Не секрет, что в сугубо мужском обществе, особенно – в военном, господствует полная свобода речевых оборотов, и не хочется невольно ляпнуть нечто, способное оттолкнуть от меня новую знакомую.

– Я уже сдала кандидатский минимум, – улыбнулась девушка. – Вы же тоже не производите впечатление старика.

– Стариков среди военных нет. Только на генеральском уровне. Нас на пенсию выгоняют в сорок пять лет, – я старательно расправляю плечи, демонстрируя здоровье и силу.

Но ценится ли это среди ученых?

– Что же вы после этого делаете?

– Пишем мемуары, – по правде говоря, о пенсии не думается. До нее еще дожить надо.

Девушка улыбается. Улыбка у нее очаровательна, и на душе от нее становится непривычно тепло.

– И как вы их назовете?

– «Воспоминания носильщика», – я чуть приподнимаю чемодан.

Смех у моей спутницы звучит над пустыней, и ушедший вперед академик невольно оглядывается, а затем с легкой укоризной качает головой.

– Разрешите хоть узнать, как вас зовут. В противном случае, что я буду писать в мемуарах?

– Дарья.

– Очень приятно. Меня – Андрей.

Переобуться я не успел, и потому воздерживаюсь от попытки щелкнуть несуществующими каблуками.

Даша с интересом косится на мой погон, пытаясь определить звание, но в воинских делах она явно не сильна. Да и погоны лишены просветов, и напоминают солдатские. Еще по нашу сторону Врат началось полное обезличивание, дабы враг не мог сказать, кто перед ним? Вдруг неведомый снайпер слепой и тупой, и не отличит более старшего по возрасту офицера от молоденького солдата? Разве что, три звездочки говорят о моем чине, только многие ли женщины с ходу скажут, что они обозначают?

– Конечно, понимаю: любопытство грех, но какой наукой вы занимаетесь? – мне в самом деле интересно, кого из ученых прислали в наши края.

– Я филолог. Буду изучать здешний язык.

По правде говоря, до сих пор понятия не имею, на каких наречиях разговаривают местные жители. Но кто-то же договаривался с ними, следовательно, кто-то должен понимать и разговаривать на местной речи.

– Тут все филологи?

– Нет. В основном физики и всякие инженеры.

Из дальнейших фраз уясняю, что впервые неведомый язык, вернее – несколько языков стал расшифровываться на какой-то лингвистической кафедре еще года три или четыре назад, и моя знакомая, имевшая склонность к подобным делам, довольно быстро была подключена к этому делу, и даже в аспирантуре писала какую-то работу по таинственным диалектам.

– Основа языка похожа на праиндоевропейскую. Конечно, палатализации многое изменили, но в общей системе разобраться возможно, – вдохновенно вещает Даша, а потом до нее доходит, кому она это все говорит. – Ой, извините. Вам, наверное, это неинтересно.

– Военные люди не разбираются в языках, – улыбаюсь я и выдаю. – Ху расти, джю расти, бахай расти, чету расти? В смысле, как здоровье, как дела, как семья?

Даша пораженно смотрит на меня, после чего тихо спрашивает:

– На каком?..

– На фарси. Точнее, на дари, – с оттенком небрежности отвечаю я.

Собственно, эта фраза включает чуть ли не половину моего словарного запаса, и порядок перевода звучит довольно примерно. Как-то старательно заучивал, и вот, пригодилось не только в общении с приданными сорбосами. Те, надо отдать им должное, довольно прилично владели русским языком. Тут же моя краткая речь производит впечатление, и отношение ко мне, надеюсь, несколько меняется. Во всяком случае, девушка не будет относиться к офицерам исключительно как к солдафонам, не знающим ничего, кроме Устава.

Мимо нас, отчаянно пыля, вторым рейсом проходят нагруженные машины, и из кабины одной из них мне многозначительно машет рукой Колокольцев.

– Тут всегда так? – Даша невольно морщится.

– Не знаю, – вынужден признаться я. – Нас тоже перебросили сюда совсем недавно. Должен же кто-то охранять вас.

Я уже успел узнать – в отличие от нас, ученых берегли, насколько их вообще возможно беречь в южных странах. Весь путь до Врат был проделан по воздуху – где самолетом, а последние участки – вертушками. Конечно, вертолеты тоже имеют подлое свойство падать, нарвавшись на огонь ДШК, или «стингер», но лететь все же безопасней, чем ехать по напичканным минами дорогам, да еще с постоянным риском попасть в засаду.

Дорога, к сожалению, оказывается короткой. Модули ученых уже перед нами, и рядом свалены чемоданы вперемежку с ящиками.