Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Приглашение на интервью Джастина озадачило. Он полагал, что в центре внимания журнала, посвященного кинокритике, должны находиться те, кто причастен к созданию фильмов, – сценаристы, режиссеры, актеры, операторы, техники и так далее. Для него журнал был местом, где собираются охотники, и он никак не ожидал сам стать дичью. Тем не менее согласился побеседовать с двумя приятными молодыми журналистами и остался доволен опубликованным интервью, которое вполне точно отражало его взгляды.
В интервью Джастин озвучил то, во что верил сам: работа критика всегда реактивна, это не искусство, не выражение его личных предпочтений и не инструмент для победы в споре. Его собственные обзоры порой шли вразрез с мнением многих других критиков, и Джастин никогда этого не стеснялся. Он любил кино, провел большую часть жизни в кинотеатре, считал кинематограф искусством, всецело зависящим от мастерства, и придерживался этих взглядов в своих текстах.
Интервью не вызвало особого интереса – на неделе, когда вышел номер, никто из коллег-журналистов, встреченных на премьерах, об этом даже не упомянул. Не было ни поздравлений, ни проклятий. В следующем номере журнала дискуссия о кинокритике продолжилась с другими участниками, и никто не прокомментировал мнение Джастина. Впрочем, он и не ждал.
Однако печатная пресса неповоротлива, и только в майском выпуске на последней странице журнала появилось письмо:
«Уважаемые господа, меня заинтересовали и порадовали слова вашего обозревателя Джастина Фармера о том, что он является поклонником Жанетт Маршан. О ней сегодня редко вспоминают – не только из-за более блестящих современниц (Дейвис, Харлоу, Гарбо и так далее), но и из-за того, в каких фильмах она снималась. Всего за несколько лет Маршан превратилась из ведущей кинозвезды в королеву фильмов категории “Б” и сериалов студии “Репаблик”. Лишь ее знаменитая красота осталась неизменной, однако и она забыта спустя почти полвека после безвременной кончины актрисы.
А вот Фармер помнит, как и некоторые немцы. Во время моего визита в Германию несколько месяцев назад по местному телевидению показывали интервью с человеком по имени Энгель. В 1930-е годы он работал помощником оператора и монтажером на проекте Лени Рифеншталь[9] “Олимпия” – нетривиальный опыт. Герр Энгель отошел от дел и сейчас живет в Англии. В интервью он упомянул, как и Джастин Фармер, что в юности был весьма увлечен Жанетт Маршан. Фильмы с ней, снятые до эпохи Кодекса Хейса, повлияли на его выбор карьерного пути. Видимо, было в них что-то особенное. Хотелось бы посмотреть. Каковы шансы на восстановление какой-нибудь из этих лент?
Ф. Д. Роубсон, Ричмонд, Северный Йоркшир»
Благодаря связям в Британском институте кино Джастин раздобыл адрес отправителя и написал короткое вежливое письмо, в котором рассказал о своем интересе к Жанетт Маршан и объяснил, что пригодных для воспроизведения экземпляров ранних фильмов с ней, по словам кинореставраторов, скорее всего, не осталось. В заключение он поинтересовался, не было ли в немецком интервью более подробных сведений об Энгеле.
Ф. Д. Роубсон оказалась женщиной, Флоренс Роубсон. В ответном письме, пришедшем несколько дней спустя, она поблагодарила Джастина за информацию о фильмах с Жанетт Маршан и призналась, что почти не помнит подробностей интервью на немецком телевидении – лишь то, что после переезда в Англию Энгель в 1960-х – 1970-х годах работал на британском телевидении и выступил режиссером нескольких серий телесериалов, названия которых ей не запомнились. Один из этих сериалов недавно показывали в Германии. В интервью упоминалось, что Энгель работал на студиях «Элстри» и «Брей». Его расспрашивали о Лени Рифеншталь, но ответов Флоренс Роубсон не запомнила. О Жанетт Маршан он говорил с большим восхищением. Звали его не то Август, не то Альберт, и выглядел он очень старым и больным.
Джастин поблагодарил Флоренс за письмо; ответа не последовало.
После непродолжительных поисков он выяснил, что некий Август Энгель значился режиссером нескольких серий детективного сериала, снятого студией «Йоркшир ТВ», однако ни контактов, ни сведений об агентстве, с которым тот сотрудничал, не нашлось.
Глава 7
Кэтлин Энн Стринджер было двадцать три – почти на год больше, чем Джастину. Она стала его первой настоящей девушкой, однако после многообещающей завязки все разладилось. Как-то вечером, поужинав и выпив по бокальчику в недорогом ресторане, они пришли к Джастину домой, Кэтлин взяла одну из его тетрадей, и он слишком поздно понял, что она читает.
– За что ты так со мной? – воскликнула Кэтлин дрожащим от слез голосом. – Это унизительно!
– Ты все прочла? – ахнул Джастин.
– Достаточно!
– Это просто записки, Кэти, я не собирался их никому показывать!
– Ты про каждую свою девушку так пишешь?
– Нет, ты единственная.
– Я, значит, удостоилась особой чести?
– Ты моя единственная девушка.
– Все вы так говорите!
– Честное слово! У меня не было других.
– Ты ведешь себя как маньяк!
Джастин понимал, что рискует ее потерять – по собственной вине. Он попытался обнять Кэтлин, та оттолкнула его и отвернулась. Он с болью отступил, проклиная себя.
– Можно я объясню?
– А смысл? – Кэтлин отшвырнула тетрадь, шагнула к двери, и в это мгновение он с мучительной ясностью понял, что теряет – нет, уже потерял ее. У двери она обернулась. – Хотя бы скажи, зачем это тебе?
– Просто по привычке. Я думал, это безобидные записки, но теперь понимаю, что чудовищно ошибался. Нельзя было про тебя писать. Слов нет, как мне стыдно!
Джастин знал Кэтлин чуть меньше года, а встречались они несколько недель, и все же она значила для него гораздо больше, чем он мог выразить.
Познакомились они на работе. Кэтлин работала курьером в агентстве, которое принимало заказы у издателей каталогов, и каждые два-три дня заезжала в студию на Фрит-стрит, а Джастин, как самый младший в коллективе, обязан был, среди прочего, принимать посетителей, расписываться в получении посылок и отдавать готовые заказы.
Впервые Кэтлин пришла в студию зимой, одетая в мешковатый кожаный костюм и мотоциклетный шлем, так что Джастин не знал, как она выглядит, сколько ей лет и даже мужчина это или женщина. Голоса он тоже не слышал – поводов для разговора не представлялось. Лишь в свой четвертый или пятый визит Кэтлин сняла шлем, и, подняв голову от документов, Джастин впервые увидел ее лицо. В следующий раз она зашла без шлема и улыбнулась на его приветствие, а когда потеплело, перестала носить громоздкую кожаную униформу.
Джастин с трудом верил, что такая девушка может заинтересоваться его персоной, и все же день за днем прислушивался к тихому гулу лифта,