— Твоя задача — каждое свидание превратить в треш, чтобы он понял, что ты над ним тоже насмехаешься, — давала мне инструкции Марина.

— Я готова на это. Думаю, всё получится.

Вечером в воскресенье, когда Женя снова прислал мне сообщение в мессенджер с пожеланиями спокойной ночи, я даже снизошла до того, чтобы ответить. Написала ему короткое "и тебе", чтобы раззадорить и наполнить ложными надеждами. Он, наверное, думал, что моя оборона понемногу ослабевала, что я всё-таки попала на его крючок.

Как же он ошибался.

Перед первым учебным днём на неделе я спланировала разговор с Асей.

Предварительно решила, что она станет моим сообщником в деле унижения Вишневецкого и других парней. Было бы здорово привлечь Асю, чтобы она доносила до одногруппников правдивую информацию и помогала мне рушить мужской авторитет на журфаке. Я молча потянула её к ограде, на которую любили садиться студенты в ожидании пар, проверила наличие посторонних ушей позади, и анонсировала ей новость, от которой она упадёт.

— Всё теперь будет иначе, больше я от него бегать не буду!

Ася внимательно слушала, хмурилась, прижимала палец к губам и задумчиво смотрела вдаль.

Я ожидала оваций с её стороны, надеялась, что она обнимет меня и скажет, что восхищена моей смелостью.

Короче говоря, думала, что дифирамбы мне гарантированы.

— Тебе не кажется всё это… неправильным? — вместо этого спросила Ася.

Возможно, у меня разыгралась паранойя, но мне показалось, что Ася даже смотрела на меня по-другому, не так тепло.

— Прости, что именно должно казаться мне "неправильным"?

— Ну… Месть, театральное представление для Жени, создание неприятностей.

— А разве не тем он сам занимается? Со мной! — возмутилась я, Ася даже вздрогнула.

Медленно покачав головой, она заявила:

— Пока Женя лишь подарил тебе кулон, если не ошибаюсь. Ничего преступного.

— Ася, — я схватила её за руки, чтобы донести свою мысль, — он поспорил на меня с ребятами. Ты понимаешь низость такого поступка?

— Я понимаю, но опускаться до их уровня, не супер.

— Ушам своим не верю!

Я так разозлилась на неё, отстранилась и посмотрела на корпус перед собой. Ну ничего, я и без её поддержки как-нибудь обойдусь. Если она такая святоша, только и может что осуждать. И главное, меня, не их!

— Лер, я высказала тебе своё мнение.

И тут до меня дошло, почему она осуждала меня. Я ведь покусилась на благополучие ее чудесного Вишневецкого.

— Я видела вас с ним, с Женей. Ты все еще любишь его, да? — оглянулась я на Асю.

Кажется, я поймала её с поличным. Я перестала сомневаться после того, как стала свидетелем их разговора около корпуса. Отчего ещё Асе хватать за руки того мудака, а ему бежать от неё, как от назойливой мухи? Вероятно, моя подруга сохла по нему, а мне велела держаться подальше.

— В общем, спасибо, что выслушала. Можешь прямо сейчас донести до Жени мой план. Может быть, он итак отстанет, я не против, — заявила я, встав на ноги. Мне потребовалось всё самообладание, чтобы не вспылить.

— Я не буду ему говорить, да и он не будет меня слушать…

— Ой, знаешь, мне это совсем неинтересно, — бросила я и ушла.

— Твои родители богачи, верно? Чем они занимаются? — спросила я, сев на лавочку в парке Горького.

Место было красивым, уютным, почти сказочным. По узким тропинкам гуляло столько народу, я даже с трудом верила, что мы до сих пор находились в старом и унылом промышленном городке на юге России.

Женя сразу же уселся рядом, улыбнулся мне и положил руку на спинку лавочки.

— С чего ты взяла, что мои родители богаты?

— Ты ведёшь себя так, словно весь мир у твоих ног, возможно, не сейчас, но точно вскоре будет.

Он усмехнулся.

Потёр подбородок, смотря куда-то перед собой.

Мы уже около двадцати минут бродили вместе, я собирала опавшую листву в импровизированный букет, чтобы принести домой и поставить в вазочку.

Мыслей в голове, если честно, было так много, что иногда я останавливалась, ждала, когда буря идей уляжется, и только тогда ему отвечала. Я чувствовала отвращение, видя фальшь в каждой улыбке, посланной мне, в каждом жесте ухаживания, в каждом добром слове и комплименте. Но вместе с этим естественным ощущением, по моим рукам бродили искорки чистого удовольствия. Потому что Женя был удивительным актёром, и если бы я забыла хотя бы на минуту, что передо мной разыгрывался спектакль, я бы сказала, что счастлива.

— Я уверенный в себе, вот и весь секрет, — тем временем ответил Женя. — С родителями это никак не связано. Да и вообще… Ты, наверное, удивишься, но они не считают меня хорошим сыном. Как-то так повелось, что все мои увлечения они не воспринимают серьёзно. Знаешь, думают, что я в студсовете, чтобы пары пропускать, а не по зову сердца.

— По зову сердца? — фыркнула я. — Я бы тоже не поверила.

— Мне нравится заниматься такой… — он мучительно долго подбирал слово, — активизмом. Нравится заниматься активизмом.

— Но это же не работа, Вишневецкий…

— Работа, ещё какая, — он дотянулся до асфальта и поднял один кленовый лист для моего букета. — Делать людей счастливыми, напоминать о важных датах. Мне повезло, что в ФГУ для студсовета есть поблажки.

— А просто… учиться ты не желаешь? — спросила я, не скрывая сарказма.

— Учиться, это для таких зазнаек, как ты.

Коснувшись моего носа пальцем, Женя рассмеялся.

— Я хочу быть журналистом, разве не логично для этого учиться?

— Ты же понимаешь, что красный диплом не имеет ничего общего с твоими профессиональными навыками? Я говорю тебе как человек, который… — он сделал интригующую паузу, — является единственным сыном главного редактора программы "Новости" на областном канале ТВ-5.

Мимо нас пронёсся ребёнок на самокате, подняв лёгкий ветерок.

В его визжании и причитаниях мамы, которая быстро шла за ним следом, утонули мои возмущения.

— Вот как, — повторила я свои слова и улыбнулась, показывая реальный уровень добродушия, то есть нулевой. — Вот и вскрылись карты, ты, Вишневецкий торчишь в студсовете, потому что твой папочка, так или иначе, устроит тебя на ТВ-5, даже если ты окончишь университет с тройками.

— Лерочка, я вообще не собираюсь идти в журналистику.

— Но ты же учишься на журфаке, — возразила я.

Фыркнув, Женя пододвинулся ещё ближе. Мы всю прогулку балансировали на грани вторжения в личное пространство.