— Ты посмотри, и ремень у него опущен, так что бляха того гляди, яйца отрубит! Опаньки, а это что? Смотри, Боб, у него на ремне тренчик… Сынок, а что только один?! Ты бы уже сразу два нацепил, как господа кадеты!

Стасер нервно сглотнул, по здешним неписанным законам тренчик — серьезная предъява, «Тренчик или у шмота в кармане, или у кадета на ремне» и никак иначе. Показатель статуса как-никак, своеобразный знак отличия. По идее здесь остановившие его были совершенно правы, почти весь первый курс старательно прятал свои тренчики по карманам, одевая их лишь на строевые смотры и дожидаясь выпуска старшекурсников. Однако некоторые «особо борзые» взвода продолжали нагло носить «неположенную» деталь туалета, взвод Стасера в том числе. Теперь выручить могли только нахрапистость и наглость. Бывали случаи, когда с уверенными в себе и готовыми дать отпор первокурсниками связываться не желали, ограничиваясь словесными угрозами, то есть удавалось «съехать на базаре», как это звалось на местном сленге.

— А ты сам то кто такой, что спрашиваешь, товарищ суворовец? Хочешь что-то предъявить, вначале сам обзовись, как принято. Я весь второй курс в лицо знать не обязан.

Мелкий аж дернулся, будто от пощечины, и даже до сих пор флегматично считавший ворон здоровяк укоризненно покачал головой. «Товарищ суворовец», если кто понимает, серьезное оскорбление. Так обычно называли тех второкурсников, взвода которых по каким-либо причинам в свое время не были переведены в кадетские. Такое бывало часто, и Стасер точно знал, что их второй курс в этом плане вовсе не является исключением, как минимум треть взводов старшего курса официально не имели кадетского статуса, и, следовательно, их личный состав никоим образом не имел права учить жизни первокурсника. Хотя эти-то явно к «товарищам суворовцам» не относятся — уж больно уверенно подрулили.

— Ты, шмот, хайло свое прикрой и следи за речью! — мелкий боксер буквально прошипел эти слова, уже характерно развернувшись вперед левым боком и опустив к плечу подбородок.

— А ты мне рот не затыкай! Я за свои слова всегда ответить готов! — выдохнул ему в лицо Стасер, чувствуя, как что-то внутри оборвалось, стеклянно зазвенев и защемившись под ложечкой и понимая, что вот сейчас его ударят.

Самого удара он не заметил, хотя и ждал. Привыкшее за последний год к подобным ситуациям тело среагировало без его участия, резко отшатнувшись корпусом назад. Не самая лучшая реакция, на занятиях по рукопашке всегда учили уходить от удара вперед и в сторону, но хоть что-то, на сознательном уровне он вообще ничего не успел. Так что спасибо рефлексам, мысленно он еще раз порадовался за себя — раз проявились такие навыки, значит, он кое-чего достиг на пути своего перевоплощения, у маменькиного сынка Стаськи подобных инстинктивных действий сроду не наблюдалось, разве что инстинктивное впадание в ступор при любой серьезной угрозе. Однако впечатавшийся под ложечку носок ботинка здоровяка быстро вернул его мысли из дебрей психоанализа к более насущным и практичным проблемам. Натужно всхрипнув Стасер вяло отмахнулся правой при этом сбив фуражку ловко нырнувшего под удар мелкого.

— Ах ты, урод! — взвыл тот, в ярости забыв все боксерские уловки и по-крестьянски от плеча размахиваясь.

«А вот это ты зря, братишка…» — неожиданно холодно и четко подумал Стасер, лишь смутно вспоминая, показанное инструктором по рукопашному бою капитаном Карцевым, движение. Дальше тело казалось, зажило своей собственной жизнью — легкий пружинистый шаг навстречу и чуть вбок, нырок под нелепый размашистый удар и четкая насадка противника на резко, как из пушки выброшенное вперед колено. Дальше по логике следовал добивающий удар локтем между лопаток, вот только его провести Стасеру не дали. Жесткий кулак с громким костяным стуком ударил в затылок, в мозгу будто взорвалась мгновенно вспухшая багровым пламенем сверхновая, а обмякшие ставшие вдруг будто ватными колени наотрез отказались и дальше поддерживать расслабленное безвольное тело.

В себя он пришел оттого, что здоровяк довольно деликатно хлопал его по щекам. Боксер, покрасневший и всклокоченный, стоял в стороне, пытаясь засунуть назад в фуражку, выскочившую во время потасовки пружину.

— Ну, земеля, давай очухивайся, хорош тут валяться, — добродушно гудел здоровяк.

Стасер, мотнув головой, увернулся от очередного хлопка и, рывком приподнявшись, принял сидячее положение, голова была тяжелая и тупая, слегка подташнивало и двоилось в глазах, а так вполне терпимо.

— Ну вот и ладушки, живой значит. А то мы уж испугались. Я не рассчитал слегка, сильно слишком тебя ударил. А ты молодец, от души Гошке врезал.

— Так уж и врезал, — задиристо вступил боксер. — Просто я на фуру упавшую отвлекся, он меня и подловил, а так бы разукрасил я его как бог черепаху.

— Можем повторить, — едва разлепляя непослушные губы, выдавил Стасер.

— Сиди уж, герой! — махнул рукой Гошка. — Нечего повторять, все ништяк, ты себя правильно показал! Борзовато немного, но это нормально. Взвод какой?

— Пять-два…

— Хорошо, мы второй роте передадим. Как сам то? Башка в порядке?

— Да вроде нормально.

— Значит, разучился, — грустно вздохнул здоровяк. — Раньше бывало, как хлопну кого разок, так сотрясение мозга. У тебя, пацан, наверное, череп крепкий…

— Или мозга нет, трястись нечему, — снова встрял Гошка. — Но вообще Боб правду говорит, у него удар смертельный, быка наповал. Так что ты внимательно подумай, может тебе к доктору надо?

— Да нет, парни, на самом деле все ништяк…

— Может до расположения проводить?

— Да нет, спасибо. Я лучше здесь посижу, покурю, воздухом подышу.

— Ну, как знаешь, бывай тогда…

Они уже отошли на десяток шагов, когда Стасер вспомнил одну важную деталь, он так и не удосужился узнать, откуда были сами второкурсники, пришлось их окликнуть. Общаться с ними снова не хотелось, но это было необходимо.

— Эй, парни, погодьте секунду.

— Ну, чего тебе? — оба резко, как по команде, развернулись.

— Забыл спросить, сами то вы откуда?

— Да уж не товарищи суворовцы! — язвительно улыбнулся мелкий.

— Три-три, — прогудел здоровяк.

Стасер аж рот открыл от удивления, три-три — третий взвод третьей роты, легендарный взвод — «господа кадеты», высшая ступень в неписанной иерархии, таких взводов на старшем курсе было всего два, и рекомендация кого-то из них дорогого стоила. Прямо скажем, удар по голове не был за нее слишком высокой ценой, даже если он обернется всамомделишным сотрясением мозга. Несколько секунд господа кадеты наслаждались произведенным эффектом, с видимым удовольствием наблюдая за ошарашенным Стасером, потом Гошка весело ему подмигнул, а Боб добродушно махнул рукой, и парочка скрылась за поворотом тропинки.

Стасер же вздохнув, и с трудом подавляя глупое желание придержать кружащуюся голову руками, двинулся в противоположную сторону. Пройдя каких-нибудь пятьдесят метров, он вышел к обрывистому склону холма, на котором стояло училище. Отсюда открывался удивительной красоты вид на неспешно текущую внизу речку Казанку, узкие пляжики и клинья березовых рощиц по ее берегам. Это было его любимое место, он часто приходил сюда, чтобы побыть в одиночестве, не спеша, обстоятельно покурить, не опасаясь бдительных офицеров-воспитателей, просто подумать о чем-то своем. В этом дальнем заброшенном уголке парка удивительно хорошо думалось. Здесь он впервые начал ценить одиночество. Казалось бы наоборот, люди животные общественные, стремятся к тому, чтобы их постоянно окружали другие люди, даже заключенных в одиночные камеры сажают в виде наказания. Одиночество — тяжкая пытка, от одиночества сходят с ума. Однако, проводя в казарме месяц за месяцем, оставаясь постоянно на виду днем и ночью, будучи все время со своим взводом, Стасер понял, что в малых дозах одиночество необходимо. Оно вовсе не было страшным или скучным, надо сказать, что ему вообще редко бывало скучно с самим собой, так повелось еще с раннего детства, когда общество дворовых друзей ему с успехом заменяла богатая домашняя библиотека. Он даже улыбнулся, представив, как удивились бы его сокурсники, узнав об этом, а если бы они знали, что большинство ярких страниц своей «биографии» поведанных им за сигаретой после отбоя, Стасер почерпнул как раз из прочитанных книг, пожалуй, одним удивлением бы не обошлось.