Я сжалась, боясь вздохнуть не так, как скажет он. В этом и была причина — он напоминал о ней достаточно часто. Собирался и сейчас, а я даже слышать не могла, настолько страшно мне было это осознавать.

— Помнишь же, что сделай ты шаг против, и я её заберу? — он был льстив к своим же словам и ехиден так, что яд его слов пробирал до костей, — ты и сейчас можешь бежать к своему менту, дочь только оставь. Ты её точно тогда не увидишь.

Он прыснул и начал есть. Я же осталась стоять у невероятно сквозящего окна, осознавая, что он прав. Со связями его брата он выиграет любой суд, отомстит мне и заберёт ребенка. Я же хотела жить, в равной степени дорожа жизнью и собственной дочерью. Сонечкой даже больше — и мама права, я никогда бы не выбрала подобную жизнь для неё. Я и не выбирала. Передо мной стоял жёсткий ультиматум: или с ней и в браке с ним, или без неё, но с той самой «свободой». Самым жестоким днём я считала не тот, когда мы встретились с Никитой, а тот, в который я сглупила, решив, что моему ребенку нужен такой отец.

— Я помню, — просипела я, туша в душе рыдания.

— Хоть в одном ты не скатываешься в дурость — понимание, — рассмеялся он, — нас увезли из-за тебя? Что он хотел?

Я кивнула и поджала губы.

— Он мне мстит, — рассказала то, что поняла на самом деле, — хочет навредить любым способом. Через тебя, дочь или… я не знаю.

Руки опустились вдоль туловища, как бы показывая ему насколько я устала. Даже обороняться от него не смогла бы сейчас.

— Мстит? — усмешка, — слишком тупо. Скорее, как сказал брат, пытается выгородить свой косяк и припрятать его поглубже.

Я непонимающе его оглядела, не понимая намека. Муж хмыкнул и закатил глаза.

— Вадим был заочно связан с ним каким-то делом. Не знал, кто именно крыса в отделе, но вскоре догадался — пошли перестановки, увольнения и твой кхм… бывший выполз на свет, — он усмехнулся, — в хорошей должности и с деньгами. А после начал мешать жить брату. Прикрыл больше половины его людей и остался при должности, — он оскалился, — теперь точит зубы на самого Вадима.

Забавно, но Никита сказал мне, что я не достойна рассказа от Артёма, но рассказал всё сам. Словно не выдержал или… попытался ввести меня в заблуждение? Чтобы я рассказала о чём-то Артему?

— Меня закроют вместе с братом, если что, — он пристально уставился на меня, — останешься одна, сразу побежишь к нему обратно?

Последний вопрос он практически выплюнул. Я замотала головой и отпустила её ниже, скрывая глаза. Боже, как же я жаждала того, чтобы Артём посадит их в тюрьму! Я бы осталась в относительном спокойствии в этот момент. Уехала бы из города и никогда бы не возвращалась обратно!

— Узнаешь, что — скажешь мне, — смешок, — он теперь вокруг твоей юбки крутиться будет долго. Прыгнешь к нему в койку, убью. И не тебя одну, — он скосил взгляд к дочери.

Я дернулась.

— Я и не…

— Ой, заткнись, — он поднялся с табуретки, подопнул её под стол и пошёл было в комнату, но я не выдержала:

— Ты забрал детские деньги из банки в ванной? — голос дрожал, а мысли разбегались.

Будто он сейчас мог подойти и ударить меня. Но он так не делал, хоть и угрожал. Вселяло ли это в меня уверенность? Конечно же нет.

— Я, — ответ со снисходительной улыбкой, — а не надо было?

Ответа на этот вопрос, который не спровоцировал бы его, я не придумала.

— Вот и я подумал о том, что это не твоё дело, — уголок его губ опасно дёрнулся.

Я бы назвала его мерзким, если бы могла кого-то как-то называть. Себя же назвала бы жалкой. Потому что выхода из этой ситуации, кроме как занимать, я не видела.

Карина не даст, скажет, что у неё нет. Остается только мама. Но она больше тысячи дать и не сможет. Ни один банк или контора по займам не даст мне и гроша. Продавать у меня нечего. Если я займу, то смогу купить смесь, а насчет еды то…

Телефон завибрировал СМС-кой в кармане.

И это было выходом. Плохим, отвратительным, гадким выходом из ситуации. Но единственным.

«Даже не орал, как идиот — достижение. Знал, что я прослушиваю его? Что там с деньгами? И неожиданный вопрос в моей голове: а ты давно в больничке была, дурёха?» — длинное сообщение от Артёма.

Я замешкалась. Но ответила: «Я могу занять у тебя денег? Не больше пяти тысяч. Клянусь, что верну в следующем месяце».

Говорить ему про больницу, так же, как и про остальное, не стала — в голове и так был шум, от которого хотелось зажаться в уголок.

«Что там тебе твой урод сказал? Как насчет секса за деньги? Как по мне, замечательная идея!» — мне захотелось выключить телефон, что я и сделала.

Но лишь заблокировала экран, ощутив слёзы на щеках.

«Шутка. Для особо сентиментальных выдумщиц — просьба не судить строго. А если серьёзно, то услуга за услугу: ты идешь в больницу на днях, а я даю тебе денег безвозмездно. Могу даже с дочерью посидеть. Или отвезти тебя вместе с ней»

Меня резко отпустило. Словно камень с души упал.

«Не безвозмездно — я отдам. Но я согласна. Оставлю Соню с Кариной. Спасибо»

Тишина пару минут и его ответ: «Я могу дать тебе намного больше»

Я мотнула головой, отгоняя непрошенные мысли и спросила, пытаясь перевести тему переписки, иначе он не отвяжется: «Ты прослушиваешь нас? И… то, что сказал Никита правда? Ты состоял в банде Шанхая?».

Ответ я ждала долго. Даже успела перечитать нашу переписку и удалить, чтобы никто никогда не смог её прочитать. Особенно муж. Я никого не планировала подставлять.

«Уверена, что хочешь это знать?» — задал вопрос он.

Отвечать ему я не стала. Этим бы я полезла не в своё дело. Уже не моё.

Стерла и эти его слова, убрала телефон и пошла в ванную. Ежедневную стирку ещё никто не отменял.

***

День сурка. Раз за разом. Множество раз.

Тяжёлые дни, омрачённые моими упадническими мыслями. Я и в самом деле устала. От той ямы, в которую погружена с головой. Опасные соображения, которые я отгоняю только ради Сони.

Забавно, но мне столько раз говорили, какой бедный и несчастный Артём. Как тяжело ему далась наша разлука и расставание. Насколько сильно он переживал и как глубоко погрузился в работу. Мама, сам Тёма, нередко окружающие, иногда даже Карина. Но никогда никто не упоминал меня. И ладно бы меня — всем была безразлична моя дочь, которая, словно за мной на цепочке, несла этот проклятый крест.

Это было самым кошмарным.

— Василисонька! — донеслось до моего уха противоречащее моим же мыслям.

Мы с дочерью и коляской как раз выбирались из квартиры, чтобы навернуть очередной круг по нашему району, и были сбиты с толку этим выкриком. А всё потому, что это была Галина Ивановна — мама Артёма. Что было просто умопомрачительно кошмарным, и мне стоило бы сбежать уже сейчас, однако я заметила, как она поднялась с кресла, а значит из её цепкой хватки не скрыться.