— Ну уж, вы про нас так говорите, будто мы с Серегой дебилы какие, — обиделся Шатилов. — Есть некоторые, кто и похуже нас учится.

— Да. Именно их и называют дебилами, — отрезал Валерий Григорьевич и повернулся к Губину.

— Ну что, Олег, понравился тебе «Ван дер Грааф Генератор»?

Губин сделал серьезное лицо, повернулся к шкафу, в котором аккуратно стояли компакт-диски, нашел нужный и с видом эксперта протянул:

— Немного мрачновато. Но тексты ничего, я пробовал переводить.

— Тексты замечательные, — поддакнул преподаватель, забирая диск. — Питер Хэмилл — это же герцог арт-рока! Ну а у тебя чего-нибудь нового не появилось?

— Прикупил недавно «Койл» в магазине по случаю.

— А это что такое?

— Вот послушайте, может быть, понравится. Они электронщики альтернативные, с эпатажиком кое-каким, там всякое ненормативное извращенчество, рассказики, запрещенные к продаже в Британии, пуканье в сортирах, голубизна и прочее.

— Фу, — скривился Валерий Григорьевич. — И ты такое слушаешь?

— Нет, там интересно. Декаданс, тексты — что-то типа Рембо. Они на него даже ссылаются.

— Ну ладно, давай, расширю свой кругозор, — согласился преподаватель. — А что это у тебя? — он полез в шкаф. — Ух ты, а я не слышал этого Боуи!

— Девяносто девятый, — прокомментировал Губин. — Жуть, серость полная, совсем свихнулся мужик на старости лет. Впрочем, если хотите, возьмите.

— Возьму, возьму. А тебе подкину на днях нового Фриппа. Идет?

— Безусловно, — отреагировал Губин.

Преподаватель английского убрал диски к себе в пакет, кинул взгляд сначала на двух оболтусов, развалившихся на диване, потом на Оксану, церемонно попрощался с Машей, прильнув губами к ее ручке, и вышел в прихожую. Когда за ним закрылась дверь, Никитин презрительно процедил:

— Пидарас. Может, догнать его? — посмотрел он на Шатилова.

— Зачем?

— По репе настучать.

— Да успокойся ты, Серега! Сегодня Рождество все-таки, — ответил Губин. — К тому же Садальский — нормальный мужик. Чего ты на него взъелся? Он тебе, по-моему, всегда зачеты ставил за просто так.

— Ага, за просто так! Бутылку «Гжелки» ему поставишь, он и распишется. А то — виски, виски!

— С твоими знаниями другой тебе и за ящик коньяка оценку не поставит, — отрезала Оксана.

— Фу-ты ну-ты, какие мы умные! — снова взъярился Никитин. — А чего же ты у него торчишь, дополнительно занимаешься?

— А мне с ним общаться интересно.

— Ага, музычку всякую заумную послушать. Вот Эй-Си-Ди-Си — это я понимаю. А то Олег давал мне послушать — я уж не помню, как называется, — уши вянут от их гнусавости.

Никитин скривил кислую физиономию, свидетельствовавшую о высокой степени отвращения, возникшего у него в результате прослушивания музыки, любимой филофонистом Губиным.

— Что ты ему давал-то? — спросила Антонина у Олега.

— Джетро Талл, по-моему, — вспомнив, ответил Губин.

— А, ну все понятно, — усмехнулась Лавриненко. — Слушай, Олег, а что за мужик сейчас приходил?

— Преподаватель наш по английскому языку, Валерий Григорьевич Садальский, — ответил тот. — Он и у меня преподавал, и у Машки сейчас.

— Интересный тип, — процедила Антонина.

— И неженатый, — поддакнула Маша.

Никитин вдруг остановил свой взгляд на Лавриненко, и его осенило:

— А вот Тонька мне с английским все и срастит. За меня зачет сдаст, с Садальским по тихой договорится, и все, — он многозначительно подмигнул Лавриненко. — Ты ж на него явно запала. Так вперед!

— Слушай, Серега, ты базар-то фильтруй, — помрачнел хозяин дома.

— Зачем так плохо говоришь? — поддержал его Варданян.

Ювеналий Добрынин осуждающе покачал головой, а сидевшая рядом с ним Оксана вспыхнула и уставилась в тарелку. Атмосфера в комнате продолжала накаляться. Антонина ушла из комнаты, не удостоив Никитина ответом. Наташа переводила непонимающий взгляд с одного лица на другое и глупо хлопала глазами.

— Пошла набираться опыта мастурбации, — прокомментировал исчезновение Лавриненко совсем разошедшийся Никитин. — Нет, ты смотри, Садальский-то какой у нас мужик. Крышу срывает у молодых девчонок. Даже у таких нестандартных, как Тонька. Надо же, а, Диман? Ты чего сидишь вялый? — толкнул он в бок приятеля.

Шатилов, несмотря на то, что внутренне поддерживал Никитина, все же понимал, что тот сейчас переходит грань. Об этом можно было судить по тому, как наливалось кровью лицо обычно невозмутимого и радушного практически в любых ситуациях Олега Губина. Маша совсем растерялась — покраснела, затеребила скатерть и бумажную салфетку в руках и откровенно не знала, что ей делать дальше. Ювеналий по-прежнему сидел и осуждающе молчал, надувшись, как мышь на крупу. На выручку неожиданно пришла Оксана Комолова.

— Знаешь что, Сережа, — тихо, но твердо сказала она, — по-моему, тебе все-таки лучше отсюда уйти. Пока ты совсем не съехал.

— Куда это я съехал? — набычился Сергей.

— Да, в самом деле, Серега, ты сегодня перебрал, — поддержал Оксану Олег. — Иди-ка, проспись дома.

— Если ты поссорился с Любой, никто не виноват в этом, — сказала свое слово и Маша.

— Но для нее лучше будет, если она не станет с тобой мириться, — в сторону сказала Оксана.

Никитин снова взвился. Он поднялся над столом, но покачнулся и, облокотившись на Варданяна, ткнул пальцем в Оксану.

— Эй ты! Ты еще тут вякать будешь? Забыла, кто ты такая, что ли? — угрожающе заговорил он. — Ща я тебе напомню.

Оксана встала, обогнула стол и, подойдя к Никитину, заглянула ему прямо в глаза. Потом, миролюбиво взяв его за руку, четко произнесла:

— Пойдем-ка поговорим на кухню. Только спокойно.

— Ну давай, поговорим, — все еще с угрозой согласился Никитин.

— Оксана, может, не стоит? — спросил Губин. — Или мне с вами пойти?

— Нет-нет, я его сейчас успокою, — тихо ответила Оксана, пока Никитин вылезал со своего места и пробирался мимо Варданяна и Наташи к выходу.

Оксана с Никитиным исчезли на кухне.

Маша вздохнула и, покачав головой, сказала:

— И до каких пор он будет третировать всех, кто приехал из района? Мне Люба рассказывала, что он каждый день ее этим попрекает. Мол, деревенщина, и все! А теперь за Оксану принялся. А сам, хоть и в городе родился, а тупица настоящий.

— Кто это тупица? — подал голос Шатилов.

— Ладно, ты еще, Диман, будешь нарываться, — раздраженно бросил Губин.

Наташа тем временем затеребила своего кавалера за руку.