По капоту закапали мелкие брызги дождя. Виктор посмотрел на часы. Время поджимало. Где она может так долго торчать? Вообще ведет себя странно. Взять хотя бы эти поездки к родне. Там родни-то осталось две двоюродные тетки. А Катька уже второй раз туда мыкается. И как уедет — на неделю. Он который раз к ней приходит — не может застать. Подлая мысль, что Катя могла найти ему замену, неприятно щекотала нервы. Получается, он десять лет кормил ее и одевал, а какой-то дядя на халяву поедет с ней в Америку и будет в свое удовольствие просаживать дармовые баксы в казино. Круто…

Виктор глянул на свои кулаки, покоящиеся на руле. Ну что ж, посмотрим…

Его размышления прервало появление Кати. Она бежала без зонта, накинув на голову капюшон ветровки.

Виктор дождался, когда она скроется в вестибюле, потянулся и достал с заднего сиденья внушительный букет белых и красных роз. Захлопнул дверцу машины и нырнул в общежитие следом за Катей.

Она промочила ноги. Пашкин вошел, заняв собой половину крохотного коридорчика, она вытирала полотенцем пальцы ног. Рядом лежали белые носки. Его всегда умиляла ее привычка ходить по дому в белых носках. Эта милая особенность, наверное, должна свидетельствовать о чистоте помещения, но на самом деле лишь делала Катю похожей на ребенка и потому — беззащитной.

Он пошелестел целлофаном обертки, и Катя резко обернулась. В ее взгляде он поймал растерянность застигнутой врасплох.

Раньше ему доводилось видеть, как она прячет радость под нарочитой угрюмостью, деланным равнодушием, даже злостью. Всякий раз он признавал, что заслужил, и покорно ждал, когда через показное просочится настоящее: любовь и радость. Но сейчас он ясно прочел растерянность, граничащую с досадой. Не может быть, ему показалось! Просто ей неприятно, что промочила ноги. Вот и с волос, с образовавшихся от дождя завитков на лбу, капает вода.

— Катюха… Как я соскучился! — Пашкин неловко обнял ее рукой с букетом, притянул к себе. Поцеловал мокрое лицо.

Катя мягко отстранилась, ни слова не говоря, приняла букет и пошла в комнату.

— Проходи, — сказала она ему устало — как постороннему, которого не ждали, и ушла на общую кухню, видимо — за водой. Пашкин остолбенел.

Что это с ней? Только Катя вышла — быстро оглядел комнату, ища глазами присутствие другого мужчины. Он даже нагнулся и понюхал подушку на диване. Подушка пахла Катей. Глупо. Катька никогда не решится привести своего хахаля сюда, в общагу. Слишком много глаз. Кто-нибудь непременно нашепчет ему, Виктору. А у него разговор короткий, она это знает.

Катя вернулась, поставила розы в вазу, стала поправлять их. Виктору показалось, что она нарочно так долго возится с цветами, чтобы не смотреть на него, чтобы не дать ему прочитать, что там у нее в глазах написано. Или, может, виной тому неожиданное наследство? Такое событие кого хочешь с панталыку собьет. А Катька скорее всего и не осознала еще, какие деньги на нее свалились. Вот и ходит как в тумане.

— Кать… — Виктор поймал ее руку.

Девушка села напротив него на табуретку. Скользнула по нему взглядом и спросила, словно стряхивая с себя сон:

— Есть хочешь?

— Да… то есть — нет. Потом. Посиди со мной.

Он потрогал ладонью ее влажные волосы, провел пальцем по руке, погладил округлость коленки. Катя сидела не шевелясь, она будто даже с интересом наблюдала за ним, но не реагировала.

Пашкин несколько подрастерялся. Обычно, обижаясь на него за долгое отсутствие, Катя дулась, злилась. Бывало — закатывала скандалы, но никогда не была такой. Едва он начинал свой сексуальный ритуал, она моментально отзывалась. Катька не умела скрывать свою чувственность под маской равнодушия.

Он накрыл ладонями ее колени. Держал их крепко и, как ему казалось, нежно. По его сценарию, он должен уложить ее в постель, сделать их близость потрясающей, неистовой. Запоминающейся. Неповторимой. Уж он приготовился постараться. А потом — заговорить о свадьбе. Все получилось бы естественно, особенно под звуки дождя, барабанящего по карнизу. Катя безжалостно ломала сценарий.

Пашкину это совершенно не нравилось. Он и так уже потерял уйму времени, на вечеринку у шефа не успеть. Да Бог с ней, с вечеринкой, придется отбрехаться. Дело, кажется, приняло нежелательный поворот. Внезапную потерю чувственности у Кати Виктор мог объяснить себе однозначно: она удовлетворена другим.

Ревность ударила в голову подобно стакану мутного самогона, и он почувствовал, что краснеет. Сейчас у него начнут краснеть уши, и можно не сомневаться — запылают, хоть прикуривай.

— Я чайник включу, — полуспросила Катя и встала. Она нажала кнопочку на белом чайнике «Тефаль», его подарке. Тот мгновенно подал признаки жизни, издавая тонкий равномерный звук.

Пашкин скрипнул зубами. Он не может позволить себе сейчас ревновать. Нужно сохранять хладнокровие. Ему захотелось высунуть голову в форточку и подставить уши дождю.

— Я тебя люблю, Кать, — хрипло проговорил Пашкин, глядя ей в затылок.

Катя обернулась и стала на него смотреть. Словно он невесть что сморозил. Он и сам себе удивился: охрип вот некстати. Где его всегдашний кураж, непринужденность, обаяние? Все катилось кувырком.

— Что это ты, Вить? — Катя пожала плечами и шагнула к буфету. Достала чашки из коричневого небьющегося стекла. — Случилось что-нибудь?

— Случилось, — кивнул Пашкин. — Я понял, что не могу без тебя жить. Ты та единственная женщина, которая мне нужна.

В маленькой комнате общаги, по длинным коридорам которой носились студенты, а с верхнего этажа так бухала музыка, будто кто-то сваи вколачивал, слова Пашкина прозвучали неестественно и, пожалуй, пошловато. Как плагиат. Он и сам почувствовал, что эту фразу уже тысячу раз слышал в сериалах и сейчас, пожалуй, выглядит плохим актером.

— Я хочу, чтобы ты вышла за меня замуж, — быстро сказал он и встал. Выключил чайник. Прошелся по комнате. Катя смотрела сквозь цветы в серую пелену дождя. Она словно и не слышала его.

— Зачем? — наконец спросила она.

— Как — зачем? Мне тридцать три скоро. Я хочу обзавестись семейством, — бодро начал он, доставая из шкафа чай в пакетиках и сахар. Налил в чашки кипяток.

— А я за десять лет уже привыкла… вот так, — усмехнулась Катя и взглянула на него. В ее взгляде не было ничего, за что можно было бы уцепиться: ни ревности, ни обиды, ни боли. Могли ли свалившиеся неожиданно деньги так затуманить ей мозги? Деньги, это Пашкину было известно, рождают во взгляде женщины другое… Азарт, некоторое превосходство, презрение, наконец. Но в глазах Кати царит совершенно неуместная отрешенность. Она как бы и не здесь, не с ним. Тогда — где? С кем? Ответ плавно вытекал из вопроса: в другом месте, с другим. Пашкин принялся неторопливо помешивать ложечкой чай в чашке. Этого нельзя допустить. Если он упустит свой шанс, он будет последним идиотом.