В своей книге «Битва за Москву», которая по праву считается лучшим исследованием Московской битвы, Борис Михайлович Шапошников характеризует серпуховское направление как частное, определившееся по ходу военных действий в ноябре-декабре 1941 года. Начальник Генштаба РККА маршал Шапошников выделял серпуховское направление как «включавшее кратчайшие подступы к Москве с юга, а также выводящее в обход Москвы с юго-востока, через Коломну и Бронницы. Два основных шоссе ведут из района Серпухов — Кашира к столице.

На серпуховском и тульско-рязанском направлениях после преодоления кризиса, вызванного наступлением немецко-фашистских войск в районе Тулы, развернулись в декабре-январе успешные маневренные операции армий левого крыла Западного фронта»[6].

Но до успешных маневренных операций декабря-января 1941–1942 годов нужно было выстоять.

После оставления Калуги события на этом направлении развивались следующим образом.

Частично теснимые немногочисленными авангардами противника, а частично при первом появлении немецкой разведки и мотоциклетных частей, подразделения 5-й гвардейской сд и 194-й сд, а также другие разрозненные части, которые удалось в эти дни и ночи собрать юго-западнее и западнее Калуги штабу генерала Захаркина, продолжали отход в направлении на Алексин и Тарусу.

Не все еще нам могут рассказать архивы. Многое до неведомых сроков закрыто чернильным штампом «Секретно». Просматривая описи документов дивизий, входивших в октябре-декабре 1941 года в состав 49-й армии, я машинально записал в требование дело с донесениями о ходе боев и приказы, которые отдавались командирам подразделений в этот период. Работница архива, пожилая дама с манерами старого прапорщика пограничной службы, сделала строгие глаза и бдительно ткнула пальцем: «Не видите?! Это же нерассекреченное дело!» Я мгновенно почувствовал себя рядовым на плацу, с оторванным хлястиком шинели, перед зорким оком старшины роты… Но тут же набрался смелости и спросил, когда же оно будет рассекречено. Черты лица работницы архива смягчились загадочной улыбкой. Никакого ответа не последовало.

И все же — слава архивам и их работникам! То, что уже открыто, может рассказать нам многое.

На четвертушке — карандашом, бегло, как пишут на прикладе винтовки или на полевой командирской сумке:

Тем же тусклым карандашом с синеватым отливом и на такой же четвертушке:

Замечу, все эти населенные пункты находятся на большаке или вблизи его между Калугой и Тарусой.

На бланке Полевой записки:

Что тут комментировать? Документы говорят сами за себя. Листаю их подшитыми в архивной папке — пожелтевшие подлинники, исписанные потускневшими торопливыми строчками. Можно лишь попытаться представить состояние людей, которые писали эти донесения, и то, что вокруг в тот момент происходило. Как уходила на запад и северо-запад, откуда ждали противника, разведка. Новые и новые группы, часть которых не возвращалась. Как они, командиры, ждали возвращения самых надежных, прислушиваясь к гулу канонады, чтобы из их донесений понять, где они, с кем они, где противник, где свои… Как обходили окопы, как разговаривали со своими бойцами, пытаясь понять, устоят ли они на этом рубеже, не побегут ли при первом же появлении противника. И состояние бойцов: ничего не известно, командиры молчат — о том, где немец, а где наши, основные части, и том, когда их, наконец, сменят или хотя бы подвезут горячей каши и табака… Какие уж там стратегические резервы? В них никто уже не верил. Ходили слухи, что мосты позади уже взорваны. Как же им перебираться через Оку? А сейчас уже осень, вплавь не кинешься, к тому же не все умеют плавать… И почему не подвозят продукты и боеприпасы? Их что, уже похоронили?