class="p1">То, что Старший Ницше обращается к Младшему с таким посланием — весьма примечательно, поскольку не столь уж и многие за прошедшие 150 лет корили «Рождение трагедии» за излишнюю робость. Но именно это Старший Ницше и делает.

Короче, Старший Ницше в своем предисловии удивляется, как это ему одному среди всех людей достало силы, мужества и гения разглядеть, что Силен все еще актуален, что насчет жизни последнее слово все еще за Силеном. Ницше не говорит в лоб, что он единственный достаточно гениален для встречи с Силеном, но именно это, по сути, и утверждает.

Ясно, что Ницше объявляет себя великим наследником силеновой мудрости — великим гением силенической жизни. Создавая много лет спустя свое предисловие, он осознаёт, что в написании той книги, «Рождения трагедии», было и нечто личное — «глубоко личный вопрос», и что эти глубоко личные чувства были привязаны к историческому моменту, когда он ее писал. История творилась снаружи, а Ницше обретался внутри — жил в Альпах и размышлял о Силене. И что здесь следует понимать, так это то, что, начиная писать «Рождение трагедии», Ницше думал, что пишет несвоевременную книгу, которую не поймет никто из его современников и которая еще больше изолирует его от мира. Ницше бежал от жизни, бежал от ученой работы, бежал в свое убежище в Альпах (немцы, когда чувствуют себя непонятыми, всегда бегут в Альпы) и там писал книгу, которая будет его собственным отвержением и осуждением тех времен, его приговором тогдашней исторической эпохе как эпохе трусости и всеобщего нежелания столкнуться с жестокой силеновой истиной.

Но пока Ницше пописывал себе в Альпах, не так далеко снаружи бушевала Франко-прусская война, и, размышляя об этой грошовой войне в процессе написания книги, Ницше начал осознавать себя одновременно удаленным от тех событий, что творились вовне, и глубоко с ними связанным. В Младшем Ницше Франко-прусская война будила тревогу. Так это описывает Старший. Он был встревожен и жил, по его выражению, в «тревожное время». Он, Ницше, как будто считает, что написание этой книги на альпийских задворках, пока в мире снаружи вершились знаменательные события, — это контекст, объясняющий ее появление на свет, но вместе с тем его книга была написана «вопреки» тем событиям.

На самом же деле он имеет в виду, что его маленькая книжка и есть настоящая Франко-прусская война, что его книжка про Силена — духовная истина, лежащая в основе событий Франко-прусской войны и что в конечном счете Франко-прусская война не смогла воплотить в жизнь то, что он провозглашал в своей блестящей маленькой книжке.

Франко-прусская война заставила Младшего Ницше осознать всю важность его маленькой книжки про трагедию. Пописывая себе в Альпах, Младший начал подозревать, что его книга — не такая уж и несвоевременная. «Может, — думает он, — немцы готовы воспрянуть, разбить этих бездушных декадентствующих французов на поле брани (они заслужили) и вновь познать безумие молодости и здоровья».

«Вот я сижу такой и пишу эту разрушительную маленькую книжку, и является Франко-прусская война, чтобы довершить за меня работу, — приходит в голову Ницше, пока он мусолит все эти мысли в своем альпийском убежище. — И, может быть, история — на моей стороне, и эта грошовая война сделает мир честнее и выстрелит силеновой истиной после долгих лет дремоты».

Ницше накручивает себя, перевозбуждается, покидает свой альпийский редут и решает присутствовать, по его выражению, «на поле сражения» — все ради великого исторического момента, когда германский народ наконец пробудится и возьмет судьбу в свои руки.

Но вместо этого за годы, прошедшие с тех пор, как Младший Ницше написал «Рождение трагедии», и до того, как Старший Ницше написал предисловие, германский народ доказал свою (по крайней мере, по версии Старшего) полную неготовность к величию и к тому, чтобы выстрелить дионисийской толпой и силеновой истиной.

По сути, Франко-прусская война, как ее видел Ницше, его подвела. Война не справилась с задачей перекраивания мира — а именно этого Младший Ницше косвенным образом от мира требовал — требовал своей книгой, чтобы мир был перекроен давно забытой силеновой истиной. «Вот почему я написал эту книгу», — дошло наконец до Ницше, пока он сидел у себя в укрытии высоко в Альпах. «Я пишу эту маленькую книжку, чтобы пробить дыру прямо в центре мироздания», — подумал Младший Ницше.

Там, высоко в Альпах, его, Младшего Ницше, обуревали сомнения и противоречивые чувства. Он не знал, то ли ему игнорировать этот глупый мир, коему вовек не суждено пробудиться, то ли снова ринуться в бой, надеясь на пришествие новой эпохи. Он чувствовал, что особенно погружен в свои мысли и растерян. Он был весьма озабочен и вместе с тем беззаботен — так он описывал те альпийские деньки впоследствии. А пока он писал, над Европой проносились громы сражения при Вёрте. Ницше так это и зовет — «громы». Почему они громы? Наверное, они громы потому, что именно в сражении при Вёрте коалиция немецких войск еще-не-провозглашенной Германской империи нанесла французским войскам громкое поражение. Так мы говорим — «громкое поражение». Вот что Ницше имеет в виду под «громами». Они громкие. Они слышны всем. Что это значило? Это значило, что новая Германская империя возникла как раз в тот момент, когда Ницше писал свою маленькую книжку, вроде как посвященную почившим сто лет в обед стародавним грекам, имевшим лишь отдаленное отношение к «здесь и сейчас».

«Секундочку, черт побери!» — доходит до Младшего Ницше, пока тот сидит в уединенной альпийской келье и пишет книгу — на которую, по всем статьям, каждому в мире должно быть глубоко наплевать.

«Разве моя книга — не призыв к пробуждению, величайшему во все времена? — думает про себя Младший Ницше. — И разве мы, германский народ, не пробуждаемся наконец к своей исторической судьбе, не задаем французам крепкую и давно заслуженную трепку, и разве грядущий смертельный удар, который, как оказывается, предстал в форме сражения при Вёрте, — разве этот довершающий удар по французам и, если брать шире, по лжи и вероломству нынешней жизни, разве эти громы, — как говорит Ницше, — разве эти громы сражения не пробудят целую нацию к ее исторической судьбе?»

Вот что думает про себя Младший Ницше, и думает с такой силой, что выпрыгивает из своей комнатки в Альпах и бежит, чтобы быть там, чтобы присутствовать при том историческом моменте, когда германский народ пробудится зовом Силена и дикой музыкой Диониса. «Франко-прусская война — не просто грошовая европейская война», — думает юный Ницше. Нет, на самом деле это момент, когда древние