– Тысяч тридцать, я думаю, будет хорошо, как моя зарплата в лицее, – ответила подруга-учительница.

– Зачем вы госслужащих спрашиваете, лучше Зинаиду спросите, она же олигарх, по бизнесу, в общем, – подсказала Надя.

– Если в месяц меньше ста тысяч долларов, то и с дивана вставать не надо, – сказала Зинаида-олигарх по бизнесу. – Выбери род деятельности: нефтяные скважины или вязать шапочки. В зависимости от твоего уровня притязаний. Знаешь, как посчитать прибыль? Вычти все затраты: оборудование, налоги, чиновников.

Зинаида-олигарх ворочает нечеловеческими миллионами. Но безналичными (по-моему, безналичные деньги – ненастоящие, отличаются от наличных, также как «поцелуйте куклу» от настоящего поцелуя). У нее большой мужской бизнес – наружная реклама и производство чего-то очень существенного, очень нужного, сейчас забыла чего именно.

Мы разные с Зинаидой. У нее мужской бизнес, а я хочу женский. У нее «безнал», а я хочу хорошенькие монетки, чтобы можно было бросить их в море «на возвращение», чтобы они приятно гремели в кармане и я могла их посчитать.

– Ты не поняла. У меня маленький бизнес. Женский. Речь не идет о сотнях тысяч долларов.

– Ну, в любом случае, ты должна спросить себя: «Сколько я хочу зарабатывать?»

– Сто тысяч рублей или двести. Вообще, я хочу зарабатывать миллион, но не больше трехсот.

– Как это не больше, почему не больше? – удивилась Зинаида.

– На то есть свои причины, – туманно ответила я.

Какие причины? Свои.

Такие причины, что я еще не придумала бизнес.

– Не хочешь пока говорить, какой у тебя бизнес, чтобы не сглазить? Правильно. Не говори. Но я тебе советую: не начинай сейчас ничего слишком большого: в кризис лучше всего… В стране кризис, если ты вдруг забыла!..

Кризис? С чего это я забыла про кризис? Я прекрасно помню.

Не начинать ничего слишком большого? Это зависит от того, что считать слишком. Одна моя знакомая начала вязать шапки: ее шапки взорвали Интернет, и она продала пять штук.

Такие, с двумя помпонами… Она не окупила затраты на рекламу шапок в сетях.

Можно было бы подумать, что шапки в кризис – это слишком. Но нет, в социальных сетях написали, что предпочитают шапки с одним помпоном. …Получается, в кризис один помпон хорошо, а второй помпон слишком. Слишком много помпонов для кризиса.

– Эй, ты меня слышишь?.. В кризис лучше всего продаются еда и дети. Еда и дети, запомни.

Дети в смысле – образование, игры, – не сами дети. Зинаида-олигарх очень хороший человек, она бы даже в шутку не сказала о торговле детьми. Просто в жизни все говорят, как будто это поток сознания, бормочут, пропускают слова… Когда пишешь диалоги, нужно соблюдать правильную меру, чтобы речь была естественной. Жаль, что мне больше не придется писать диалоги. Я люблю писать диалоги. А ее диалоги такие, на первый взгляд бойкие, но не глубокие, и через каждое слово звучит «ну че-е…». Я не ханжа, но если с экрана у нас будет звучать «ну че-е…» как норма жизни и норма языка, то… разве это хорошо? И еще у нее немного кривые ноги.

ПОУЧЕНИЕ от Зинаиды-олигарха. В кризис лучше всего продаются еда и дети. Еда и дети, запомните.

ИТОГ ДНЯ:

Сигарет – 20.

Приехал Максим. В прихожей раздавались резкие звуки, как будто он с размаха кидал об стенку удочку, сумку, ботинки, шапку, шарфик.

Притворилась спящей. Не знаю, почему я так поступила – невыносимая обида за все.

Сквозь сон слышала, что он сказал кому-то по телефону: зря мерз – вопрос с деньгами остался открытым. И на завтра вызваны актеры на кастинг. Об актерах на главные роли он еще не думал.

Да?! Не думал?! А раньше мы с ним обсуждали актеров на главные роли! Раньше вместе смотрели фотографии актеров, раскладывая их на столе, играли, как будто это карты… А теперь он говорит кому-то, не мне, что на завтра вызваны актеры на кастинг и что об актерах на главные роли он еще не думал. Он не думал! Он! (Не «мы с Аней подумаем», не «Аня, как ты думаешь?».) Спокойной ночи, хррр.

Притворялась спящей, пока он не уснул.

И вот какая у меня дикая мысль: может ли быть, что ему нравится она, а не ее сценарий? Это дикая мысль, для Максима всегда было на первом месте дело. Может ли быть, что у него так снесло крышу – снять плохое кино, – ведь это же его имя – и деньги…

Но ведь у моего дружка Пашки тоже дикая мысль – поселить свою пассию (ну хорошо, не пассию, а новую семью с двумя детьми) на своей улице. Мужчины 50+ совершают дикие поступки. Ты же психолог, Аня, вспомни свое образование, Аня, – как сносит крышу при возрастном кризисе в пубертатном периоде и у 50+? Вспомнила? …Может ли быть, что Максиму нравится она, молодая, вся такая эпатажная, и у него затмило разум – и он хочет снимать ее кино…

Ох. Это у меня затмило разум, это мне приходят в голову дикие мысли: лучше, если он мне изменит в общепринятом смысле, чем будет снимать по ее сценарию, не по моему, не по моему…

Лучше бы он мне изменил в общепринятом смысле. Тогда бы у меня так не горело все внутри: как будто я поле и кто-то бросил на меня горящую спичку.

Конфет «Вишня в шоколаде» – все, что были в коробке, тоже 20 (съела прямо в кровати, когда Максим заснул).

Сигарет – 3.

Ненавидящих взглядов на спящего Максима – 1.

Еще одна сигарета, и все.

Чувство вины – можете себе представить.

ПОУЧЕНИЕ. Если у вас сильное чувство вины, скорее спите. Спите, и вам будет сон, во сне указание. Если не было сна, ждите другого указания.

Мне был сон! Во сне я была в темном платье до полу, с часами на цепочке, с пучком на голове и лучащимся мудрым взглядом.

Часы на цепочке уже были откровенным указанием, ну а пучок все прояснил окончательно.

Еще не проснувшись, я бросилась в Интернет и уже через несколько минут поняла: создание школы, работающей по моей оригинальной методике, требует образовательной лицензии. От слов «лицензия» и «методика» я показалась себе хоть и в пижаме, но очень бизнес-продвинутой, очень приступившей к бизнесу.

Почему мой сон – платье до полу, часы и пучок на голове – означали, что мне нужно открыть школу? Да ведь это совершенно ясно!

Вспомните свое дореволюционное прошлое: классную даму, директрису гимназии – они именно так и выглядели. Я не ошиблась, когда сказала «свое». Когда я девочкой читала о гимназистках, институтках, пепиньерках, классных дамах, я как будто была там, делала книксен, переговаривалась ночами в дортуарах… В общем, это мое прошлое тоже.

Я всю жизнь мечтала быть в длинном платье, с часами на цепочке – директором школы. Не советской школы номер 524 Московского района, а моей школы, где на уроках читают «Илиаду», на переменах Гаспарова, где учительница не крашеная блондинка в перекошенных капроновых чулках и не говорит: «Коробова, не смотри в окно! Смотри на меня, как баран на новые ворота». А что на нее смотреть, как баран? Крашеная блондинка с растрепанной кичкой, думаю, вы представляете.