Тут Джакомо живо заключил Люсию в объятия и сказал… все то,что говорят всегда! Они целовались целый час, пока она не прошептала, что еесердце не выдерживает и она должна быстро уйти…

Чтобы побыть вместе подольше, в следующий раз она пришла ещедо рассвета. Двенадцать ночей они лежали в одной постели. Он совсем не владелею, лишь разгорался его пыл. Люсия, чья возбуждающая близость стала и жизненноважной и непереносимой, всеми средствами хотела соблазнить его. Наконец, онасказала, что он может наслаждаться всем. Он знал это сам.

Прелестный ребенок был печален при расставании. Он обещалвернуться в начале года. Он снова увидел ее лишь двадцать лет спустя в одном извеселых домов Амстердама. Она его не узнала. Он не открылся.

В Венеции он устремился к Анджеле, жадный сделать с ней все,что делал с Люсией. Он продолжал думать, что порядочней будет соблазнитьдевушку только наполовину. У него была «разновидность панического ужаса передвозможными последствиями для дальнейшей жизни, которые могут испортить емуудовольствие». Позднее он оставил эти страхи. Под конец жизни он верил, что вмолодости обладал деликатными чувствами, но не был уверен полностью, что былпорядочным человеком. Он смущенно констатировал, что опыт и философия как разтаки не способствуют настоящей добродетели, так как уменьшают моральныесомнения.

Чувственные огненные уверения Джакомо отскакивали отдобродетели Анджелы, но возбудили сердце ее прелестной подруги,шестнадцатилетней Нанетты и ее пятнадцатилетней сестры Мартины. Они былисиротами, приемными дочерьми графа Саворгана, в доме которого жил Казанова; онижили в доме их тети Орио.

Священник Тозелло по настоянию племянницы просил Казановупрекратить свои каждодневные визиты, но Казанова передал записку ее подругеНанетте, которая через день принесла ему записку Анджелы.

Казанова утверждает, что эти и другие письма, о которых онговорит и которые цитирует в тексте воспоминаний, он сохранил во всехпутешествиях и превратностях своей авантюрной жизни и пользовался ими принаписании мемуаров. В самом деле письма и дневники вместе с заметками самогоКазановы могли служить ему для воспоминаний. В его обширном наследии в Дуксеможно найти многочисленные письма к нему и много черновиков писем Казановы,среди них сорок два письма его невесты Манон Балетти, тридцать три письмаграфини Сесиль Роггендорф, его «последней любви», письма швеи ФранческиБусчини, его последней венецианской подруги, письма рекомендательные, например,письмо кардинала Альбани папскому нунцию в Вене или письмо банкира Боно изЛиона, дружеские письма, манускрипты, документы и пр.

Создатели мемуаров во все времена имеют простодушнуюпривычку хранить даже компрометирующие их письма многолетней давности, чтобыцитировать их страницами в написанных воспоминаниях. Авторы придуманныхвоспоминаний цитируют придуманные письма. Однако, именно те письма, которыеКазанова приводит в своих воспоминаниях, почти все утеряны.

Нанетта сказала другу Анджелы, что нет в мире ничего, чегобы она не сделала для своей подруги. Скоро она это доказала.

По праздникам Анджела обедала за столом у тети Орио и спалав постели с сестрами. По совету Нанетты Джакомо подействовал на своего покровителяМалипьеро, чтобы старая благородная шестидесятилетняя тетя Орио была внесена всписок благородных вдов, получающих пособие. Ее давний обожатель прокураторРоса провел в ожидании долгие годы, чтобы после смерти своей жены взять в женытетю Орио.

Когда Джакомо передал тете послание Малипьеро, Нанеттасунула ему записку, что он должен прийти после ужина, она посветит ему налестнице, прямо с улицы он должен тихо проскользнуть на третий этаж в комнатудевушек и, когда господин Роса уйдет, а тетя направится в постель, придут тридевушки и Джакомо всю ночь сможет говорить со свей Анджелой…

Когда наконец три девушки пришли, Анджела села с ним насофу. Добиваясь поцелуя, два часа он проговорил напрасно. Он не мог уйти срединочи, ключ от двери был у тети, а она открывала только к ранней мессе. Послеполуночи погасла последняя свеча. Как только он попытался обнять Анджелу, онаускользнула. На ощупь в темноте он находил только Мартину или Нанетту. Визнеможении он рухнул на софу, рыдая от ярости, умоляя, проклиная, притворяясьчто под утро убьет Анджелу и, когда тетя открыла входную дверь, он наконецушел.

Днем он откровенно рассказал о своем неудачном приключениисенатору Малипьеро. Обманутые любовники, семидесятишестилетний ишестнадцатилетний, утешали друг друга подходящими к случаю максимами Цицерона иЭпикура.

Чтобы забыть Анджелу, Казанова уехал в Падую и, как онсообщает, сделал докторскую работу в двух областях права: по гражданскому правуна тему «De testamentis» («О завещаниях»), и по каноническому праву накурьезную тему «Могут ли евреи строить новые синагоги?» Казанова не сообщаетвыступал ли он за религиозную свободу и почему он вообще проявляет так многоинтереса к евреям.

Из архива падуанского университета неопровержимо следует,что действительно Казанова на двенадцатом году жизни был записан на юридическийфакультет и жил у священника Гоцци. Главное же, что сообщает Казанова вмемуарах, то есть его юридические штудии, многими критиками ставятся подсомнение. Утеря экзаменационных листов Венецианской коллегии юристов в Падуе загоды с 1742 по 1744 делает невозможным точное документальное доказательство егоюридического докторского экзамена.

Когда он вернулся в Венецию, Нанетта в доме тети Ориопередала ему записочку Анджелы, что он не должен печалиться и может провести сними вторую ночь. Нанетта просила, чтобы он обязательно пришел. Он пришелотомстить ханжески стыдливой Анджеле соей полной холодностью. Как и в первыйраз он проскользнул в спальню, но нашел там лишь двух сестер. Анджела егоодурачила?

Он опять был заперт на всю ночь. Сестры предлагали ему ихширокую постель, а сами хотели устроиться на канапе в соседней комнате. Этопредложение затрагивало его честь. Вместо этого он достал из карманов плащакопченый язык и две фляжки кипрского вина. Сестры принесли хлеба, воды ипармезана, и все вместе поели. Вино кружило им головы. Они смеялись все дольше.Он сел меж ними на софу, жал их руки. Постепенно впал в меланхолию и спросил,как они смотрят на манеры Анджелы.

Сестры со слезами на глазах говорили о его любовныхмучениях. Он просил их видеть в нем брата и обменяться с ним братским поцелуем.Они не могли отказать в такой малости, но ощутили больше, чем ожидали.Пораженные смотрели они друг на друга с внезапно посерьезневшими лицами.

В это мгновение Джакомо понял, что страстно любит обоихсестер. Разве они не прелестнее Анджелы? И Нанетта тотчас процитировалаАриосто. Но обе девушки были невинны и принадлежали знати. Казанова, которыйзнал, что можно, а что нельзя, был вначале в сомнении, подарившем ему некоеморальное удовольствие.

Он не хотел упустить случай, давший ему в руки двух девушек.Но он не был столь суетен, чтобы воображать, что девушки, разгоряченныекипрским вином и поцелуями, любят его. За долгую ночь искусными приемами он могбы соблазнить невинных девушек к определенным далеко идущим любезностям. Этоумозаключение напугало его. Он хотел дать себе слово, что при всехобстоятельствах сохранит их невинность. Его целомудренные намерения растрогалиего. Целый час он говорил, что Анджела не любит его. «Но она любит тебя»,сказала наивная Мартина, «когда она лежала с нами в постели и обнимала меня,она пылко шептала: “Мой маленький аббат!”»