— А с чего бы этот самый Ослик знал, где он может сейчас быть? Вроде бы как мой друг никогда «голубизной» не увлекался.

— Ну ты даешь, Жека! — заржала, словно молодая лошадь, Вика. — Ослик — это вовсе не педик, это… Впрочем, пошел бы ты… — И отключилась.

— И на том, голубушка, спасибо, — пробормотал Агеев, припоминая, что уже видел в записной книжке Чудецкого и Нину Старкову, помянутую недобрым словом, и Ослика.

Хотелось бы только знать, с чего бы это вдруг Ослик знал об исчезнувшем сыне Чудецкой больше, нежели знала она сама.

Набирая номер телефона Нины Старковой, он уже поопасался назваться Жекой и выбрал, как ему показалось, наиболее подходящую для подобного случая легенду.

— Нина? Здравствуйте. Вас беспокоит друг мамы Димы Чудецкого. Уже третий день, как Дима исчез из дома, и она просила меня обзвонить всех его знакомых, чтобы…

— Господи, что с ним? Я уж и сама не знаю, что думать! Договаривались в субботу, что позвонит мне в понедельник, а он…

Послышался негромкий всхлип, отчего Агеев даже растерялся немного. По себе знал, что подобная реакция случается с девчонками, которые вдруг узнают, что контактный секс — это не только сказочное удовольствие, подобное вкусу апельсина из Марокко, но еще, оказывается, и беременность, в результате чего рождаются дети. И если здесь пошел тот же самый вариант… М-да, хреновато сейчас Ниночке Старковой, которая приняла в свое лоно влюбчивого Пианиста. Хреново.

— Может, у кого-нибудь из друзей застрял? — осторожно спросил Агеев. — У него же друзей… — хотел было сказать «как блох у дворняги», да вовремя одумался: — По крайней мере, его мама так говорит.

— Нет, не мог, — всхлипнула носом Нина. — Он бы мне обязательно позвонил.

— А Ослик… или как его там?.. — осторожно, только чтобы не спугнуть девушку, спросил Агеев. — Он не может знать, где сейчас Дима?

— Не напоминайте мне о нем! — вдруг взвилась Нина. — Этот… этот наркоман — и Дима… У них… у них ничего общего!

— Да, конечно, — поспешил ретироваться Агеев, однако тут же задал еще один вопрос: — А вы что, знаете этого Ослика?

— Не знала и знать не хочу!

— Так в чем же дело?

— Зато наслышана о нем много. Она явно не хотела разговаривать на эту тему, впрочем, Агеев и не настаивал. Даже из того, что он услышал и что проскользнуло в словах обиженной насмерть Вики, можно было догадаться, что конкретно связывает Пианиста и Ослика.

— Хорошо, Нина, не будем об этом. Однако убедительная к вам просьба: вдруг проклюнется Дима, тут же позвоните его маме. У вас есть ее телефон?

— Домашний.

— Этого, думаю, достаточно.

— Но и вы тоже, — заспешила она. — Если вдруг Дима…

— Непременно-обязательно.

Глубоко вздохнув и со свистом выдохнув воздух, Агеев, будто он только что разгрузил бортовую машину с мукой, шевельнул плечами, по привычке почесал мобильником кончик носа, после чего поднялся из кресла и прошел в дальний кабинет офиса, где также пытался дозвониться до своих клиентов Голованов.

— Ну что, есть что-нибудь? — поинтересовался Агеев, дождавшись, пока Голованов закончит очередной разговор.

— Глухо. Никто ничего. А у тебя?

— Вроде бы что-то наклюнулось. — И он вкратце пересказал свой разговор с подружками Чудецкого.

— Любопытно. Даже очень, — задумчиво протянул Голованов, с уважением покосившись на друга. — И как ты думаешь, что мы с этого имеем?

— Чего имеем, спрашиваешь? — хмыкнул Агеев. — Да то имеем, что мы вышли на пушера,[1]который снабжал нашего мальчика наркотой. Если, конечно, нюх мне не изменяет.

— Похоже, — согласился Голованов. — А дабы у нас с тобой не было сомнений… Врубаешься?

— Яснее некуда. Следующий телефонный звонок, который сделал Агеев, был Стакану, телефон которого был так же аккуратно записан в гроссбух Чудецкого. Голованов сидел напротив.

— Стакан? — немного грубовато и в то же время с заискивающей интонацией в голосе уточнил Агеев, когда его мобильник откликнулся хамовато-барственным баском: «На проводе. Говори».

— Кому Стакан, а кому и Виктор Палыч.

— В таком случае извиняй. Но именно так…

— Ладно каяться, — буркнул в трубку Стакан, пребывающий, судя по всему, в прекрасном расположении духа. — Чего хороших людей тревожишь?

«Ах ты ж гаденыш! — не мог не восхититься его самомнением Агеев. — Хороший человек, мать твою…» Однако надо было завершать отработку роли, и он все с той же интонацией заискивания произнес негромко:

— Слыхал, будто темой владеешь, крутой темой,[2]так вот прикупить бы. — И замолчал, настороженно вслушиваясь во мхатовскую паузу, которой могла бы позавидовать добрая половина заслуженных артистов театра и кино.

— Ты, дядя, того… ни с кем меня не спутал? — наконец-то разорвал паузу Стакан. — Тема… темой те владеют, кто на рынке за прилавком стоит. А я, дядя, на том рынке только мясо покупаю.

— Знаю, — с непомерной грустью в голосе отозвался Агеев. — И рынок тот знаю, да доверия к нему больше нету.

— Чего так? — явно заинтересовался Стакан.

— А то ты сам не знаешь. Бессовестный народ на базаре пошел, беспонтовку[3]вместо настоящей литературы частенько вкатывают. Соберешься в свободную минуту хорошую книжку[4]почитать, а тут тебе, голубку дерганому…

— Что, бывало? — хмыкнул Стакан.

— Иначе бы тебе не звонил. На прошлой неделе прикупил у человечка на рынке мацанки,[5]собрался уж было губенки раскатать, а оно…

— Что, не торкнуло? — неизвестно чему гоготнул Стакан, весело и радостно.

— Хоть бы зацепило малость. Глушняк.

— Бывает, — сочувственно вздохнул Стакан, видимо сменив подозрение на милость. — Ну а от меня-то, дядя, чего желаешь?

— Я ж тебе говорил: слышал, будто темой крутой владеешь и до беспонтовки не опускаешься.

— М-да, — промычал в трубку Стакан, явно заинтересованный телефонным звонком и в то же время опасающийся милицейской подставы. — Откуда звон пошел?

— Пианист как-то радостью поделился. Он же и телефон этот дал, сказал, что при разговоре с тобой могу на него сослаться.