– А! – вспомнила я. – Подарки!

Поднялась, выскочила в коридор, вернулась с серебристой коробочкой в руках.

– Это тебе, мам. Трюфели. Ты ведь любишь? Это я купила на зарплату…

Тон у меня был странный, как будто я оправдываюсь или извиняюсь. Не знаю, что заставило меня так говорить.

Может, мамин взгляд.

– То есть ты взяла деньги за то, что час сидела на полу?

– Это был урок, – возразила я.

– Урок чего? – не отступала мама.

– Сама знаешь чего! – рассердилась я.

– Ой, ой, – пробормотала Катя, прихлебывая чай. – Пожалуй, я поеду.

– Подожди! – заявила я и вытащила из пакета яркий мяч в пупырышках. – Вот. Это для Гуси. На первые заработанные мной деньги я купила подарки для семьи. А семье они не нужны.

Последние слова я отчеканила, глядя маме в глаза.

– Ну почему не нужны, – пробормотала Катя. – Спасибо, Машка, мне приятно.

– Ты должна их вернуть, – заявила мама.

– Кого? – испугалась я.

– Деньги.

– У меня их нет больше…

– Я тебе дам. Ты должна отдать этим людям деньги.

Мама села наконец за стол и потерла щеки руками, словно хотела их согреть.

– Почему вернуть?! – закричала я.

– Потому что это не преподавание. Это не работа.

– А что? – спросила Катя.

Мама не отвечала.

– Ты сама нашла мне эту работу, – тихо и отчетливо сказала я.

– Правда? – удивилась Катя. – Анют, у вас плохо с деньгами?

Мама вскинула голову:

– Как ты считаешь сама, эти деньги заработаны?

– Ну зачем ты с ней так, Ань, – упрекнула Катя.

Не знаю, почему я разревелась. Из-за маминого вопроса или Катиной жалости. Мне стало душно. Я выскочила в прихожую и сдернула куртку с крючка так сильно, что с треском оторвала петельку-вешалку. Швырнула куртку на пол. Схватила рюкзак, перевернула его и вывалила на куртку учебники, тетради, папку с рисунками животных для Даны и кошелек. Я не помнила, сколько денег осталось после покупок, но я выхватила все банкноты, что были в кошельке, и шлепнула их на кухонный стол.

– Вот! Отдай своей Ирэне! Пусть…

Я не договорила. Просто убежала в ванную и открыла оба крана над раковиной на полную мощь. Потянулась к душу. Сквозь шум воды послышался мамин голос:

– Воду не трать!

Я притворилась, что не слышу. Но, постояв возле «водопада», закрыла краны. Подумала, что вместе с водой утекают и деньги, которыми за нее платят.

Странно. Раньше я вообще про такое не думала. Сегодня деньги словно подобрались ко мне близко-близко. Стоят напротив и дышат в лицо. Попробуй не замечай их…

– Все равно я права, – сквозь зубы проговорила я. – Катя меня понимает.

Тут до меня снова донеслись мамины слова:

– Бывает, Катя, жалость нужная, а бывает ненужная.

И Катин серьезный голос:

– Перестань, Анют… Она еще ребенок!

Я тихо ахнула. Ребенок?! Я?

«Ну Катька! – проворчала я. – Я думала, ты на моей стороне. А ты, оказывается, считаешь меня маленькой.

Предательница!» Я даже треснула кулаком об дверь. Они там на кухне замолчали на секунду. Я снова включила воду.

Подождала и начала потихоньку уменьшать напор… Струя делалась все тоньше и тоньше. А потом я выключила воду.

Потому что услышала, как мама грохочет посудой.

– Вот именно! – сказала мама, швыряя в раковину то ли сковородку, то ли кастрюлю. – Вот именно потому, что мама всю жизнь твердит, будто ты ребенок, ты такая и выросла.

– Ты считаешь, что я сейчас ребенок?

– Сейчас – нет, – признала мама, – но вспомни, как было тяжко. Когда Егор ушел. И ты поняла, что деньги не появляются в ящике по мановению волшебной палочки. Что их надо зарабатывать самой. Вспомни, как ты плакала у меня на этой кухне… Как хотела бросить это свое мерчандайзерство! Как тебя никуда не брали…

И ты осталась.

– За гроши, – горько сказала Катя.

– Зато их платят, – с нажимом сказала мама.

– А Машка тут при чем?

– Пусть привыкает с детства. Что это трудно. К тому же, Кать… Пятнадцать – это не ребенок. Легких денег не бывает. Она должна это понять.

– Что ей делать, если ученица непослушная?

– Пусть ищет к ней подход. Трудится. Мучается.

– Любишь ты, чтобы люди мучились. Нет чтобы просто их пожалеть. – Катин голос задрожал, как пламя костра, который мы как-то вместе развели на берегу речки на бабушкиной даче.

У меня по спине побежали мурашки. Никогда не слышала, чтобы Катя говорила так грустно. Хотелось вжать ухо в дверь, чтобы разобрать каждое слово.

– Ну давай я тебя пожалею! – насмешливо сказала мама так громко, что я отскочила от двери. В прихожей послышалась какая-то возня. Похоже, мама поднимала мои рюкзак и куртку.

– Только не ной понапрасну, – продолжила мама. – Гуся здоров, слава Богу. Ты работаешь. Даже парень есть.

– Угу, – отозвалась Катя. – И мы с ним слетали на выходные в Сочи.

– Что? – ахнула мама.

Послышался странный звук, будто мама выронила рюкзак.

– Он оплатил все… Билеты. Жилье. А перед этим отвел Гусю в «Шоколадницу». Накормил нас пирожными. Помогал Гусе раскрашивать автобус. Знаешь, сейчас рекламируют мультик… Про медвежонка. Забыла, как зовут. А, Паддингтон. И на рекламном листке нарисован автобус. Двухэтажный, английский. Можно раскрасить. Андрей пообещал Гусе отвести его на этот фильм.

– Катька, так у вас все серьезно?!

– Нет. Он меня бросил. То есть… Не совсем бросил.

Сказал, что искал попутчицу. Для поездки в Сочи. И что все наши встречи…

Катя всхлипнула.

– Катюха… – протянула мама.

– Все наши встречи были подготовкой к поездке. Он меня изучал. Поэтому Гусю позвал. А когда мы с ним съездили, то все. Андрей сказал, что это было написано в его профайле на сайте знакомств. Что он ищет попутчицу. А я думала, это юмор…

Катин голос звучал глухо. Наверное, уткнулась маме в плечо. На маме как раз толстая теплая кофта. Заглушает звук, как ковер на стенке.

– Понимаешь, мы с Машкой часто прикалываемся. «ММ»…

Мужчина мечты. Но для нее это прекрасный принц. А для меня… Мне нужна опора. Чтобы с Гусей помогать. Чтобы дома кто-то ждал. И самое ужасное, что я думала: «Андрей – это ММ». А он меня изучал. Как насекомое. Как червяка.