я знаю, что лучше не спрашивать, о чём идёт речь, поэтому я просто сижу и жду, пока один из них заговорит.

Наконец Джо прочищает горло и продолжает:

— Тогда-то и был сформирован совет, и были созданы человеческие стражи. Мы выбирали людей с чистым сердцем, людей, которым можно было доверять. Их родословная ознаменовала бы течение времени внутри леса так, как наш народ, будучи бессмертным, никогда не смог бы, и с помощью сил, которые мы им дали, они могли бы защитить лес от использования в гнусных целях.

Десять человек подписали Соглашение, связав свои родословные с лесом. Каждый страж стал ответственным за отдельный участок леса, участки, которые потомки этих стражей всё ещё патрулируют сегодня. Стражи не общаются за пределами заседаний совета, по крайней мере, не в лесу. Мы держимся своих собственных территорий.

— Это случается не часто, — говорит Джо, — но ты должна понимать, что, возможно, однажды ты столкнёшься с путешественником, который знает о лесе больше, чем следовало бы, который может даже попытаться перейти в другое время нарочно. Эти типы путешественников более опасны, чем другие, потому что они хотят того, что ты защищаешь, и они не позволят тебе встать у них на пути. Вот почему мы с твоим отцом научим тебя драться.

Я знаю, что мне нужно говорить и вести себя так же серьёзно, как папа и дядя Джо, но я не могу сдержать ухмылку, расползающуюся по моему лицу.

— Круто!

Дядя Джо хихикает.

— Винтер, — предупреждает папа.

Я бросаю взгляд на стол.

— Я имею в виду, я понимаю.

Из радио доносятся первые аккорды песни «The Way You Look Tonight»2. Джо улыбается про себя, затем отодвигает свой стул, деревянные ножки скрипят по полу. Он встаёт и пересекает комнату. Хлопает маму по плечу.

— Могу я пригласить тебя на этот танец? — спрашивает он.

Мама по локоть в мыльной воде, но она выгибает бровь и кивает. Она вытирается полотенцем, затем вкладывает свою руку в руку дяди Джо. Они улыбаются, танцуя по кухне. Они не смотрят друг другу в глаза, как это делают мама и папа, как влюблённые голубки, но они смотрят друг на друга понимающе, как старые друзья, переживающие воспоминания всей жизни.

Папа наблюдает за ними, выглядя таким счастливым, каким я его не видела уже несколько недель. Только тогда я понимаю, что морщины вокруг его глаз стали немного глубже, а его плечи осунулись немного больше, чем раньше.

С папой что-то не так. Я не знаю, что именно, и я не знаю почему.

Может быть, если бы я знала, я бы увидела грядущие перемены — ночи, которые он проводил, отсиживаясь в своём кабинете, и постоянный запах алкоголя в его дыхании, — но прямо сейчас, в этот момент, я слишком погружена в лес, чтобы долго думать об этом. И когда папа отодвигает свой стул и вмешивается, обнимая маму и прижимаясь лбом к её лбу, я полностью забываю об этом.

ГЛАВА VIII

За девяносто минут до захода солнца дядя Джо находит меня на развилке дорог, где двенадцать тропинок пересекаются и разворачиваются, как вспышка звёзд, петляя между особенно густыми деревьями. Капля пота скатывается с линии роста волос вниз по виску, когда я смотрю на свои ноги, желая, чтобы они сдвинулись всего на пятнадцать сантиметров влево и сошли с тропинки. Мои голени горят, а ногти оставляют на ладонях тонкие красные полумесяцы, но ниже лодыжек ничего не движется. Даже не дергается.

— Винтер?

Голос дяди Джо глубокий и громкий, как гром, раскатывающийся в моих мыслях. Носок его кожаного ботинка останавливается рядом с моей пяткой, и я краем глаза вижу плечо его чёрного костюма, но я не смотрю на него. Я просто продолжаю пялиться на ботинки, ожидая, что что-то произойдёт.

После короткого мига сдержанного молчания я спрашиваю его:

— Как он это сделал?

Дядя Джо даёт мне тот же ответ, что и всегда.

— Не знаю.

Я выдыхаю и поднимаю глаза. За моим глазом ощущается резкая пульсация, как будто кто-то пытается вогнать кирку в мою роговицу, а мой пульс подобно барабану в ушах, мчащийся к чему-то, чего он не может найти. Я задерживаю взгляд на низкой ветке передо мной, где желтеет верхушка листа. Цвет стекает по листу, как краска, и перекатывается через заостренный край.

Кап. Кап. Кап.

Я ищу лужу желтой краски, которая, по логике вещей, должна собраться у основания дерева, но там ничего нет. Цвет испаряется в воздухе.

Когда я была младше и впервые увидела, как лес преображается от лета к осени, я сказала папе, что это красиво.

Он же ответил, что это не красота. Это насмешка. Лес издевался над нашим миром, беря то, что, как мы знали, было настоящим — листья меняются осенью, умирают на ветвях, только чтобы возродиться весной — и переворачивая всё с ног на голову.

Это был первый раз, когда папа упомянул о лесе как об обладающем сознанием, как о живом, дышащем духе, который может принимать решения, изменять судьбы и останавливать время.

— Теперь всё станет сложнее, — говорит дядя Джо.

— Они всегда так делают в это время года.

В отличие от порогов, которые стражи используют для входа в лес (пороги, привязаны к источникам энергии), пороги, через которые проходят путешественники, обычно открыты всего на несколько секунд или несколько минут за раз, поэтому не многим путешественникам хватает прозорливости прошмыгнуть через них именно в этот момент и попасть в мой лес. Но есть что-то особенное во времени между осенним равноденствием и зимним солнцестоянием. Лес становится беспокойным, поскольку всё, что его окружает, приближается к смерти.

Теория дяди Джо состоит в том, что этот переход приводит к ослаблению завесы между мирами, открывая пороги на более длительные периоды времени. Некоторые пороги даже становятся более заметными, принимая форму настоящих дверей, которые могут видеть путешественники. Одна из таких дверей привела к созданию Стоунхенджа, памятника, обозначающего портал между мирами. К счастью, порог Стоунхенджа закрылся навсегда пару сотен лет назад. Я даже думать не хочу о том, сколько путешественников оказалось бы в лесу, если бы у него всё ещё была возможность открыться.

Излишне говорить, что, если я не буду в курсе событий в это время года, поток путешественников может затопить тропинки, и одному будет легче проскользнуть мимо меня, пока я разбираюсь с другим. Кроме того, в это время года я пропускаю больше всего занятий.

Однако папа не поверил в теорию Джо об истончении завесы. Он