Послы и атташе переглядывались. Барабанщики всё ещё выбивали «Встречу», а народ, не скованный никакими уставами, во всю глотку кричал «ура!», да так, что с небес падали оглушённые галки. Большинству стоящих на дворцовом крыльце дипломатов делалось как-то не по себе, когда этот варварский клич сотрясал стены.

* * *

Восемь всадников медленно и торжественно выезжали на середину площади. Наконец они остановились, и барабанщики тотчас оборвали дробь.

Конные лейб-гвардейцы вскинули трубы, над гранитами пронеслось торжественное «Слушайте все!».

Всадник на белом аргамаке поднял правую руку. Тотчас стихли крики, охваченное колоннадами пространство словно затопила тишина. Василевс медленно и неспешно развернул свиток, привстал в стременах, и над площадью разнёсся сильный низкий голос, слышимый во всех её углах, будто в древнем амфитеатре.

– Любезным верноподданным Нашим известно, какие притеснения испытывают с давних пор наши братья по вере, живущие в пределах Ливонских. Оказавшись под властью иноверных, всё, чего хотят братья наши, – это сохранить веру свою, в чём Мы всегда оказывали им всяческое содействие. Но содействие Наше оставалось мирным. Мы увещевали и просили, умаляя гордость Державы Нашей, ради того чтобы власти предержащие прекратили бы гонения на братьев наших по вере.

В течение многих лет Мы вели переговоры, дабы обеспечить достойное положение ливонских вернославных мирными путями. Но ни дипломатические настояния, ни долгие переговоры и конференции не привели ни к чему. Чувствуя за спиной враждебную России волю иных держав, герцог Ливонский почёл за лучшее ответить Нам пустыми отговорками, оставшись твёрд в зломерном устремлении своём и дальше чинить неоправданные обиды и притеснения братьям нашим.

Но превыше всего для Нас было сохранение крови и достояния Наших верноподданных: всё правление Наше стремились Мы избегать военной грозы, и, благодарение Господу, долгие годы для Российской Державы сохранялось благословение мира. Не подъемля меча, стремились Мы оказать помощь тем, кто с последней надеждой взирал на восток, в сторону Престола Нашего.

Но настал час, когда Мы должны сказать, что миролюбие и терпение Наши исчерпаны до дна. Высокомерное упорство властей Ливонских вынуждает Нас приступить к действиям более решительным. Того требует честь и достоинство России и всего народа русского. Силой оружия предстоит доблестным войскам Нашим добиться того, чего не смогли Наши миролюбие и добронравие. Проникнутые убеждением правоты своего дела, Мы, в смиренном уповании на волю Всевышнего, сим объявляем верноподданным Нашим, что отдан приказ войскам Державы Российской встать у ливонских рубежей. Тем даём Мы последний шанс герцогу Ливонии одуматься и вернуться на путь, предначертанный для нас Всевышним, путь кротости и милосердия к тем, кто Его волею проживает под тем или иным скипетром.

Если же и это, последнее, предупреждение не окажет должного действия, то войска Наши получат приказ перейти границу, принудив власти Ливонские подписать Указ о Равноправии.

Дано в Анассеополе, сентября 2-го дня, лета от Рождества Христова 1849-го, царствования Нашего в 19-е.

Арсений.

Василевс аккуратно свернул свиток, не глядя, протянул назад наследнику. Командир гвардионцев подал коня вперёд:

– Парад, слушай мою команду!..

Вновь грянули барабанщики, и, словно испугавшись катящейся через весь Анассеополь раскатистой барабанной дроби, поспешно разошлись осмелевшие было в последние минуты тучки. Проглянуло солнце; Кронидов столп осветился с вершины до подножия, вспыхнула начищенная бронза коленопреклонённого воина на нём, и точно так же вспыхнули кирасы кавалергардов с конногвардейцами. Русские полки, поворачиваясь с немыслимой, на первый взгляд невозможной чёткостью, печатали шаг через площадь, вслед за проплывающими знамёнами.

Лорд Грили расправил плечи, глядя на марширующие шеренги с хорошо отрепетированным для подобного случая пренебрежительным прищуром. Мол, в шагистике-то вы хороши, спору нет, и с Буонапарте вам повезло, а вот если дойдёт до дела сейчас? Француз напряжённо разглядывал в лорнет неподвижную свиту василевса. Австрияк многозначительно улыбался – намекал, что именно этого-то он и ждал. Любопытный испанец, не скрываясь, любовался роскошным зрелищем – дела ливонские и даже прусские Толедо не задевали никоим образом. Осман возвёл глаза к северному небу – благодарил своего Аллаха. Лицо серба бесстрастностью могло сравниться разве что с лицом персиянина и… графа фон Шуленберга.

Полки шли. Василевс, наследник, свита отдавали честь каждому проплывавшему мимо них знамени. Казалось бы, всем одинаково – однако, когда, возглавляемый огромным подполковником, двинулся стрелковый батальон, отличавшийся от прочих армейцев и даже гвардии блестящими штуцерами, василевс чуть заметно улыбнулся.

Это было его детище – созданные высочайшим повелением двенадцать лет назад отдельные батальоны, куда набирали охотников-добровольцев и платили им приличное жалованье. Штуцерные части далеко не во всём походили на обычные армейские. Сюда направляли отличившихся, лучших офицеров, кого раньше определили бы в гвардию или, на худой конец, в артиллерию. Давали свободу и командирам, учили не шагистике, а стрельбе и не жалели огневого припаса. Для них государь, не скупясь на расходы, заказал у американских федератов невиданные штуцера, заряжающиеся с казённой части[5]. Баловались такими богатые охотники на крупного зверя, каждое ружьё стоило как десять обычных, министр финансов граф Юмин, говорят, кровавыми слезами плакал, чуть не на коленях умоляя василевса «не пускать на забавы достояние государственное», но дело того стоило. Мало того что били они на тысячу двести шагов и опытный стрелок выпускал в минуту чуть ли не десяток пуль, их можно было заряжать лёжа, не стоя во весь рост под вражеским огнём.