беседа. Кончилось тем, что этот подонок вынул удавку – решил избавиться от девушки, почувствовав угрозу. Поэтому не будем говорить о больших чувствах… Он видел в окно, что я хожу вокруг дома. Появись возможность, прикончил бы и меня. Преступник ретировался через черный ход – планировал уйти бесшумно, но дверь хлопнула от ветра, и я среагировал. Но пока собрался проникнуть в дом, он уже ушел… Ребята, заканчивайте цирк. – Павел вздохнул. – Вы нормальные опера, так делайте свою работу. Преступник курит дорогие папиросы – то есть крайнюю нужду не испытывает. При этом носит с собой струну. Странная привычка. Зачем? Это понятно, когда идешь на дело, но не думаю, что он планировал убийство Екатерины. С какой стати? Мотив возник по ходу дела, когда появился я. Ходит по городу с орудием убийства? Значит, не боится, что пристанет патруль и обыщет. Машину преступник не использовал – слишком заметно. Направо, к заводу, он не пошел – там людно, и ясно, что будут опрашивать свидетелей. Двинулся налево – улица пуста, бетонный забор. Далеко при этом вдоль дороги не ушел – там есть проулок, в него и свернул. Опросите людей из того переулка – его могли видеть. Визиты к Екатерине были регулярными. Пусть он не афишировал свои приходы, но тоже мог попасть кому-то на глаза. Что-то подсказывает, что у Кати Усольцевой было немного гостей. Их могли теоретически видеть вместе – вне дома. Где она работала? Могла рассказать коллегам, что есть мужчина. Снимите отпечатки пальцев в доме – эту технику мы использовали еще до войны, не поверю, что у вас нет такой возможности.

– Вадим, тебе не кажется, что он наглеет с каждым днем? – нахмурилась Кира. – При этом, заметь, подозрения с него не снимаются.

– Примем на работу? – пошутил Куренной. – Скобаря на пенсию, а эту мутную фигуру – на его должность. В логике, кстати, не откажешь – при условии его непричастности. Порадовать нечем, Горин. Пока ты хныкал в камере, люди работали. Отпечатки в доме сняли. Пляши – твоих там не нашли. В доме «пальчики» двух человек – Усольцевой и еще кого-то. Ты прав – гости были нечастым явлением. Но этого субъекта в нашей картотеке нет. Либо гусь залетный, либо добропорядочный гражданин.

– Это сочетается с удавкой в кармане? – засомневалась Кира.

– Вспомни Карамышева. Умница, интеллигент, тихий учитель истории в общеобразовательной школе. А когда пришли его брать – за то, что стучал оккупантам на подпольщиков, – матерился, как последний урка, выхватил «выкидуху» и чуть не прирезал нашего работника… Люди – не те, за кого себя выдают. Вот этот тип, например, – Куренной кивнул на арестанта, – так и просится в камеру, а вполне возможно, что невинен как ягненок. Продолжаю. Не поверишь, Горин, мы рассуждали точно так же. Прошли по тому переулку. С одной стороны – глухая стена кожевенной фабрики, с другой – заброшенное автотранспортное предприятие, где нет никого, даже сторожа. Только скелеты грузовиков – с них давно растащили все ликвидное. Горисполком пока решает, восстанавливать ли предприятие. В тех краях знатные свалки, глубокий овраг. Там же – вскрытое год назад захоронение. Немцы расстреливали людей, имеющих причастность, по их мнению, к подполью, тела сбрасывали в овраг, потом работали бульдозеры. Извлекли полторы сотни останков. Так что это место люди обходят десятой дорогой. Останки захоронены на городском кладбище под Серебрянкой. Он мог нырнуть в любой овраг – забор там символический. Мог добраться до конца переулка, рвануть в кусты. Очевидцев нет – проверено. Соседи Усольцевой никого не видели… кроме тебя. Но ты же у нас непричастное лицо? Похаживал ли кто к Усольцевой, сказать затрудняются, разводят руками. Она не производила впечатления особы, у которой кто-то есть. Жила уединенно, замкнуто. Появилась в городе несколько месяцев назад, после демобилизации из армии. Местные кавалеры пытались к ней наведаться – отшила без разговоров. Плохого о ней не говорят, как и хорошего. Поначалу нормальная была, потом нелюдимой стала. Люди помнят ее родителей – ничего особенного. Такие же замкнутые, первой мать померла, потом отец. Мать работала кладовщицей в школе, отец – мастером путевого хозяйства. Усольцева два месяца назад устроилась на работу в городской радиоцентр, была редактором, сама в эфир не выходила. Тихая мышка – участвовала в подборе материала для передач, обрабатывала данные, поступающие из населенных пунктов района. Коллегам о личной жизни не рассказывала, в общественных мероприятиях участвовала, но… как-то без огонька. Из комсомола вышла по возрасту, в партию не вступила. Друзей не заводила, шумных компаний сторонилась. Была приветлива, вежлива, но… себе на уме. Пару месяцев назад, как только устроилась, призналась коллеге, что ждет из армии любимого человека и очень переживает, не случилось бы с ним чего. Кстати, в старой шкатулке нашли твое фото, Горин. Ты на нем такой бравый, в форме, с наградами – и надпись есть: «Дорогой и любимой Катюше, смотри и вспоминай, скоро будем вместе». За точность не ручаюсь.

– Я дал ей эту фотокарточку, когда она уезжала… Постой, Куренной, вот тебе и ответ. Катя работала на радиоцентре, куда стекается информация о делах в районе. И не только о тех, что нужно доносить до радиослушателей. Не настораживает? Екатерина действовала не по собственной воле, девушку заставляли. Она могла получить любые сведения. Почему пошла на это, неизвестно. Но я уверен, что причины были. Ее держали на поводке, внушали страх, заставляли добывать информацию. Явно не о намолоте зерна и восстановленных бараках. Если не знала чего-то, могла воспользоваться служебным положением. Когда привезут зарплату в то или иное учреждение, какие продукты поступают на продовольственную базу, когда в Госбанке появляется наличность, когда военные покинут город и какова численность оставшихся…

– Да иди ты, – рассердился Куренной, – наговоришь сейчас. Кто ты такой, Горин? Ты в этом городе… – Куренной замялся, подыскивая обидный оборот.

– Не пришей куда седло, – подсказала Кира. – Очерняешь свою возлюбленную, Горин. Должен заступаться за нее, а сам топишь…

– Разобраться хочу. Я бывший опер. Сужу объективно, на основании имеющихся улик. Гражданская жизнь меняет людей – это горько, но надо признать. Катя сломалась, стала другой. Я увидел чужого человека. Она испугалась, увидев меня, – и дело даже не в том, кто прятался за дверью. А судить меня – не ваше дело, Кира Сергеевна.

Что он нес? Резал правду-матку вилами по воде? Лишь позднее сообразил: дело даже не в смерти Катюши. Не дождалась, спелась с другим, возможно, участвовала в преступной деятельности (хотя это домыслы). Самое горькое – спала с другим. Это унизило, оскорбило