– Смерть – не самое страшное, – заметил полковник Парсонс. – Я часто думал о том, что те парни, которые сдавались, поступали мужественно. Легко стоять и ждать, пока тебя пристрелят, но требуется недюжинное мужество, чтобы выбросить белый флаг и спасти жизни многих и многих.

– Такое мужество встречается довольно часто, – сухо ответил Джеймс. – И в Претории эти люди неплохо проводят время. Со временем, думаю, войны станут бескровными. Соперничающие армии будут перемещаться, и если одной удастся занять господствующие позиции, вторая тут же сдастся. Кампании будут проводиться, как маневры, и независимые наблюдатели решат, кто победил.

– Если их окружили и выйти из окружения нет никакой возможности, не выбросить белый флаг – это преступление, – заявила миссис Джексон.

– Видать, вы знаете об этом больше меня, – усмехнулся Джеймс.

Но жена викария настаивала:

– Если на одной чаше весов ваша жизнь и жизни ваших людей, а на другой – необходимость сдаться в плен, что вы выберете?

– Нельзя сказать наверняка, и об этом лучше не рассуждать. Смерть, конечно, ужасна, но наши отцы предпочитали смерть плену.

– Война отвратительна! – По телу Мэри пробежала дрожь.

– О нет! – воскликнул Джеймс, преодолевая уныние. – Нет ничего прекраснее войны. Я никогда не забуду те редкие минуты, когда мы сходились с бурами врукопашную и боролись с ними один на один, как в давние времена. Ах, только ради этого стоит жить! Однажды, помню, как-то утром они сильно навалились на нас, и мы несли потери. Но наконец ворвались на их позиции и, клянусь Юпитером, задали им жару! Как же мы ненавидели их! Слышали бы вы, как ругались солдаты, убивая. Это так вдохновляло – мысли о том, что мы вновь берем верх над врагом. Клянусь Богом, петушиные бои не идут с этим ни в какое сравнение!

Щеки Джеймса раскраснелись, глаза сверкали, но он забыл, где находится, и голос отца донесся до него сквозь туман крови и шум боя:

– Я тоже сражался. – Полковник Парсонс говорил, глядя на сына, в глазах застыла тревога. – Я тоже сражался, но без злобы в сердце, без жажды мести. Надеюсь, я выполнял свой долг, но никогда не забывал, что мой враг – человеческое существо. Я никогда не испытывал радости, убивая, только боль и печаль. Война неизбежна, но она ужасна, ужасна! Лишь справедливый повод может оправдать войну, но потом все это надо искупать милосердием и прощением.

– Повод? Да каждый повод справедливый. Не припомню ни одной войны, в которой обе стороны не могли бы назвать справедливого повода, чтобы развязать ее. Если выслушать каждую из сторон, получится, что обе убеждены в справедливости своих действий.

– Не могут быть обе правы.

– Очень даже могут. Просто одна сторона говорит шесть, а вторая – полдюжины.

– То есть ты, военный, думаешь, что буры ведут справедливую войну? – рассердился полковник Клибборн.

Джеймс рассмеялся.

– Вы должны помнить, что в тех случаях, когда воюют любые страны, кроме Англии, наши симпатии на стороне стойких крестьян, защищающих свою независимость. Две самые мощные силы в мировых делах – сентиментальность и собственные интересы. Буров меньше, они более слабая страна, и их бьют. Естественно, мы должны симпатизировать им. По этой же причине мы симпатизировали французам после франко-прусской войны. Но если мы сражаемся сами, нам не до сантиментов. Для нас это вопрос жизни и смерти, и меня интересовало, скоро ли англичане откажутся от идеи честной игры и равных условий, раз уж резервы у нас есть. И наконец, здесь забыли, что один сражающийся англичанин равен десяти иностранцам, и настояли на том, чтобы послать как можно больше войск. Как я понимаю, правительство запаниковало.

Джеймс видел, что слушатели смотрят на него с удивлением, даже с испугом, и поспешил пояснить:

– Разумеется, я не виню их. Они правы в том, что посылают как можно больше солдат. Цель войны – не подвиги, а победа. Одно дело, когда силы равны, но десятикратный перевес, несомненно, лучше. Героизма меньше, зато больше благоразумия.

– Ты лишаешь войну благородства и рыцарства! – воскликнула Мэри. – Единственное оправдание войны в том, что она позволяет человеку проявить свои самые благородные черты – самопожертвование, бескорыстие, мужество.

– Но войне не нужны оправдания, – мягко улыбнулся Джеймс. – Многие люди говорят, что война бесчеловечна и абсурдна. Многие люди необычайно глупы. Думая, что без войны можно обойтись, они демонстрируют феноменальное невежество, не понимают, что такое развитие. Война в том или ином виде идет повсюду. Не только между водой и огнем, но и повсеместно во всей природе. Это условие существования всего созданного. Даже дикие цветы на лугу ведут войну и воюют подчас более безжалостно, чем человек, потому что их поражение равносильно гибели. Закон природы – приспособленный убивает неприспособленного. Бог – Господь сил. Хромой, слабый и слепой остаются позади, тогда как сильный человек радостно продолжает путь.

– Как ты жесток! – воскликнула Мэри. – Неужели в тебе нет жалости, Джеймс?

– Не знаю, у меня сложилось впечатление, что в мире слишком много жалости. Люди теряют самообладание. Реальность шокирует их, и они праздно живут, довольствуясь ложными идеалами. Сентиментальные люди, трусы и безумцы сломили дух человечества. Теперь во время сражения генерал боится нанести удар, опасаясь, что погибнут его люди. Но иногда имеет смысл терять людей. Становясь солдатами, мы знаем, что перестаем быть человеческими существами, превращаясь в инструменты для выполнения определенной работы. Мы знаем: иногда, чтобы осуществить замысел генерала, нам суждено умереть. Нет у меня доверия к командиру, у которого доброе сердце. Сострадание подтачивает разум, а результатом, и слишком часто, становится беда.

Но еще произнося эти слова, Джеймс вдруг осознал, как воспримет их его отец. Он вырвал бы себе язык, отдал бы что угодно, чтобы забрать их назад. Его отец из жалости и гуманизма совершил именно такую фатальную ошибку, побуждаемый добротой сердца. Пытался спасти жизни, а это привело к многочисленным смертям и поражению. И теперь отец воспринимал эти бездумные слова как сознательное обвинение, рана, едва затянувшаяся, открылась вновь. Об этом позаботился его сын, и Парсонс снова страдал от унижения, едва не убившего его.

Полковник сидел неподвижно, словно громом пораженный, и смотрел на Джеймса с ужасом и болью. Он выглядел как зверек, загнанный в угол, но при этом изумляющийся жестокости человека.

«Что же мне делать? – подумал Джеймс. – Как успокоить и отвлечь его?»

Разговор продолжили Клибборны и викарий, понятия не имея о том, какая трагедия совершается у них на глазах. Джеймс смотрел на отца. Ему хотелось показать, что он глубоко сожалеет о том, что причинил ему боль, но у него не нашлось слов. Ему хотелось выразить отцу свою любовь, и он мучился из-за того, что это никак не получалось.

К счастью, пришла служанка и сказала, что у дома ждут школьники. Они пришли поздравить капитана Парсонса с возвращением в родной дом. Все поднялись из-за стола.