руку задел.

– Пилой?

– Дрова пилил. А топора не было.

– Таких ран от пилы не бывает, – сказала врач, – мне будет проще вам помочь, если вы расскажете правду.

Старик поднял голову и упрямо посмотрел на врача, но почти сразу пошел на попятную.

– Это ножом. Три недели назад, – громко сказал он, – три недели и один день.

– Вам повезло, – кивнула врач, – еще несколько сантиметров – и артерию перебило бы.

– Повезло? – переспросил Франсис. Я услышал, как он сглотнул. – Даже не знаю.

– Я дам вам антибиотики, – решила врач, немного помолчав, – а потом вам надо будет приходить через день промывать рану.

– Какой смысл?

– Антибиотики уничтожат инфекцию.

– А зачем?

– Что – зачем?

– Зачем уничтожать инфекцию?

– Вы хотите руку потерять?

Он промолчал.

Врач уступила место медсестре, и та, умело промыв рану, смазала ее мазью.

Франсис больше не старался скрыть боль и смачно выругался.

– Тс-с! Тут ребенок! – одернул его я.

– Простите, – опомнился он.

– Ничего страшного, – подала из угла голос Лу, – папа тоже такое говорит.

Франсис рассмеялся.

Но потом медсестра принесла новые бинты и принялась накладывать повязку.

– Очень туго, – пожаловался Франсис.

– А вот так? – спросила медсестра.

– Все равно туго.

– Я уже ослабила.

– Вы так перетянули, что теперь и кровь в руку поступать не будет. Гангрена начнется.

– Но иначе повязка съедет.

– И мазь проклятущая – жжется, зараза.

– Когда промывают рану, она всегда болит, – успокоила его Лу.

Старик поднял голову, и в его облике мелькнуло вдруг что-то мальчишеское.

– Ты права, – согласился он, – а я и забыл.

Он уставился на руку. По сравнению с его покрытой темными пятнами кожей бинт казался особенно белым.

– Сейчас вам как? – спросила медсестра.

– Хорошо, – ответил он, – хорошо.

И тут он заметил старый бинт. Тот валялся в металлическом контейнере на столе рядом с медсестрой.

– Куда вы его денете?

Медсестра недоуменно посмотрела на него.

– Бинт.

– Вы про ваши старые бинты?

– Вы их выбросите?

– Ну да, разумеется.

Франсис промолчал.

– Вот, держите. – Врач протянула ему прозрачный пакет, в котором лежало что-то синее. – Когда будете мыться, накрывайте повязку вот этим.

Франсис не шелохнулся, поэтому я протянул руку и взял пакет.

– Вы родственники? – спросила врач.

– Нет, нас просто разместили рядом.

– Родственники у него есть, не знаете?

Я покачал головой.

– Присмотрите за ним, если не трудно.

Выходил Франсис неохотно, еле переставляя ноги, потом вообще остановился.

– Мне надо… – Он развернулся и быстро направился обратно в медпункт.

– Куда это он? – удивилась Лу.

– Подожди тут, – сказал я.

Она выпустила мою руку и встала возле здания.

Я подошел к двери, приоткрыл ее.

Сперва до меня донеслось какое-то шуршание. В медпункте никого не было, медсестра ушла, а Франсис стоял в самом углу – склонившись над мусорным ведром, копался в мусоре. Меня он не замечал. Наконец он нашел то, что искал. Старые бинты. Воровато оглянувшись, торопливо спрятал их в карман. Я отскочил от двери и поспешил к Лу.

– Что он там делает? – шепнула она.

Из медпункта вышел Франсис. Теперь он шагал бодрее.

– Мне уже лучше, – заявил он.

Старик повернулся к Лу и внезапно улыбнулся.

– Славная она у вас, – сказал он мне.

Я обнял Лу и кивнул.

– Да, она славная.

За двадцать четыре дня это была первая ночь в постели. Закрыв глаза, я на миг увидел лица Анны и Огюста, но тут же заснул, не успев ни о чем подумать.

А потом навалились сны. Хуже, чем прежде, – наверное, потому что спал я крепко.

Я падал – нет, опускался в воду, уходил на дно, безвольно, не сопротивляясь.

Воздух стремительно покидал легкие, грудь сдавило, но я ничего не делал, чтобы выплыть.

Вдохнуть я не мог. Главное – не вдыхать, не заполнить легкие водой, не утонуть.

Там, наверху, синело небо, а за мной тянулся след из пузырьков.

Мне надо туда. Надо выбираться.

Но получалось лишь тонуть.

Я вздрогнул и проснулся.

Вздохнул. Легкие наполнились воздухом.

Вокруг было светло. Наступило утро.

Я повернулся. Лежал и, постепенно успокаиваясь, смотрел на Лу.

Она спала на спине, раскинув руки и ноги, прямо как морская звездочка. Лу все время двигалась. Требовала пространства. Отвоевывала его. И во сне Лу забывала, что она маленькая.

Когда она родилась, мы были совсем молоды, мы вообще зря завели ребенка так рано. Мне было всего девятнадцать, а Анне едва исполнилось двадцать. Мы во всем винили водный коллапс и дефицит товаров. Потому что всего не хватало. И презервативов тоже. Анна валила на кризис, а я и рад был, что не на меня, – вообще-то это я вовремя не остановился.

Анна спросила, не избавиться ли нам от ребенка. И точно ли я все решил. Она думала, что вполне на такое способна, если я этого ребенка не хочу.

А я его не хотел. Но и избавляться от него тоже не хотел. Избавиться – надо же, словно он вещь какая. Услышав от нее это словечко, я разозлился. Мы ссорились. А живот у нее тем временем рос. Мы снова ссорились. А потом стало уже поздно.

И вот появилась она, кроха, сморщенная, как изюминка, и розовая, и моя предыдущая жизнь выглядела теперь чужой.

Помещение наполнилось утренними звуками. Тихими голосами, шарканьем, гулом бойлера, скрипом коек.

Лу я решил не будить: она слишком поздно легла.

А ведь прежде у нас все было по расписанию – тогда, когда требовалось, чтобы мы приходили вовремя на работу и в школу.

Но школу закрыли, и Лу стала ложиться позже. И запрещать ей я не видел смысла.

Ничего, я с этим разберусь. К возвращению Анны налажу распорядок дня. Прием пищи и отбой будут строго по расписанию. Возможно, мы с Лу и читать опять будем. Может, тут и книги где-нибудь есть. А то Лу уже много месяцев не занимается.

Лу завозилась и перевернулась на спину. Даже ее крошечное личико казалось беспокойным. Рот открылся, дышала она быстро и испуганно, глазные яблоки под веками двигались. Какие сны видят маленькие девочки, не знающие, куда повернет жизнь?

Лу громко всхлипнула:

– Нет…

Она опять завозилась и заплакала громче. Сколько же боли было в ее плаче, сколько страданий. Из-под сомкнутых век потекли слезы.

– Нет… Не надо…

Я наклонился над ней и погладил ее по голове.

– Лу? Лу!

Она отвернулась, но так и не проснулась.

– Лу, просыпайся.

Подхватив теплое от сна детское тельце, я взял Лу на руки. Она попыталась высвободиться, словно не желая покидать сон.

– Лу, ну пожалуйста.

Я погладил ее по голове и утер слезы. Наконец она заморгала.