В один прекрасный день, на рассвете, мне позвонил Сендстер. В половине седьмого утра! Этому дуболому было абсолютно незнакомо опасение кого-то побеспокоить, во всяком проявлении приличий он видел только свидетельство прибитости людей middle class; итак, он хотел встретиться со мной сегодня же вечером. К счастью, мое дурное настроение (как и совесть) снабжено внутренним переключателем. Я не обругала его, напротив, любезно сказала:

— Ну что ж, мне как раз очень удобно заехать к вам, на дорогу у меня уйдет всего часов шесть.

Он так и не уразумел, говорю ли я серьезно. Зато я, едва войдя вечером к нему в квартиру, сразу поняла, с кем имею дело. Определить точный стиль дизайна помещения было так же сложно, как разрешить пресловутую загадку Сфинкса. Рассматривая денежный фонд «Пуату» как свой личный, он, вероятно, не глядя скупил весь блошиный рынок. Думаю, что в этом антикварном Лувре продавцы разглядели его за километр: еще бы, такая жирная добыча, самодовольный выскочка, ярко выраженный нувориш. Таких лохов они передают из рук в руки, как священные реликвии. Они сбыли ему кучи раззолоченного хлама: низенькие столики с перламутровой инкрустацией и арабскими узорами, стол-секретер Мазарини (ой-ли?) о восьми ногах, с бронзовыми маскаронами над замками, кресла с фигурными ножками… Мне стало просто стыдно за него. Рамки картин были такими пышными и громоздкими, что сами полотна казались в них безвкусными. Излишне говорить, что все эти холсты висели именно там, где и полагалось, — над комодом, строго посередине между дверями, и так далее.

Людовик XIII, Людовик XIV, Людовик XV и Людовик XVI — всех их он смешал в одну кучу. Был представлен даже Карл X — очаровательные хрупкие стульчики вокруг карточного стола. Поскольку квартира была необъятной, опытный декоратор смог бы привести эту свалку в божеский вид, но Сендстер ухитрился перегрузить пространство аксессуарами до такой степени, что просто рябило в глазах: поверх паласов лежали ковры, бархатные подхваты придерживали портьеры, золоченые карнизы обрамляли окна, тянулись вдоль стен под потолком, украшали двери… И еще одна живописная деталь: телевизор был вмонтирован во что-то вроде китайского шкафчика; второй такой же, его близнец, скрывал в своих недрах бар с холодильником. Я всегда думала, что подобный кошмар можно увидеть только в фильмах о гонконгской мафии. Или в душном будуаре кокотки. Будь моя воля, я бы посрывала со стен эти узорчатые обои, вышвырнула в окно накидочки, спустила в подвал лампы с витыми ножками…

Сендстер вырядился в стиле всей этой крикливой роскоши, а именно в пурпурный халат, накинутый поверх одежды, и в домашние шлепанцы из черной замши. Еще одна замечательная деталь: на шлепанцах красовался герб. Ему казалось, будто он подражает первому лорду Адмиралтейства, принимающему гостей в своем home, sweet home[19], а на самом деле это был попросту Робер Хирш в роли господина де Пурсоньяка[20]. Он курил «Гавану» и спросил, чего я хочу выпить. Я ответила: кока-колу, и он раскупорил бутылку «Вдовы Клико» — правда, всего лишь пол-литровую, но бог с ним. Себе он налил — кажется, не в первый раз — виски. Сидя на широченном, бежевого бархата, канапе, он ужасно напоминал кляксу красной туши на листе пергамента. В этой свалке дешевого барахла с лотков квартала Барбес отсутствовали только книги. По крайней мере, я не увидела ни одной. Подивившись тому, что он не заказал себе метров двести кожаных переплетов, я задала ему вопрос. Он изумленно воззрился на меня:

— Романы читают только те люди, которые не переносят реальной действительности. В этом году я купил только один — Пауло Коэльо.

— И он вам понравился?

— Да, потому что я купил карманное издание за 40 франков. За 110 я бы его не одобрил.

Он хотел выглядеть эдаким медведем, с которым шутки плохи, и я решила не дразнить его. В любом случае он меня переиграет. Вдруг он изобразил на лице сияющую улыбку и осведомился, на какой стадии находятся мои отношения с Дармоном. Проникся ли он моим шармом? Попала ли я сама под его обаяние?

— Я, разумеется, прошу, чтобы вы мне ответили как женщина.

Он попросту желал знать, трахались или не трахались. Я не стала увиливать от ответа: да, я захомутала его подопечного, и теперь мы ждем подходящего романтического момента, чтобы перейти к главному. Эта откровенность ему явно понравилась, и он счел себя вправе продолжать беседу в том же духе. К несчастью, бедняга все время метался между развязностью и откровенной грубостью:

— Так я и думал. Позавчера я видел Дармона, мы говорили о вас, и он мне сказал: «Она не отличается безупречной красотой, но способна за десять секунд убедить всех в обратном».

В устах Сендстера эта цитата звучала комплиментом. Я сделала вид, что восприняла его как таковой, притом сделанный в тонкой форме. Сендстер вообразил, будто его поощряют к скабрезным рассуждениям, и пошел еще дальше: под видом галантной похвалы он позволил себе отпустить колкость:

— У вас потрясающая грудь, что правда, то правда. Небось, благодаря силикону?

Его толстокожее остроумие начинало действовать мне на нервы. Я решила положить этому конец:

— А ваша пошлая наглость богатого хама — она, небось, прет из вас благодаря коллагену?

Вместо того чтобы оскорбиться, он подлил себе еще виски. Вслед за чем сменил тему, и тут уж пошел серьезный разговор. Согласно опросам, у Миттерана были все шансы смести с дороги и Барра, и Ширака. Весь Париж уже знал, что Дармон получит Министерство здравоохранения. Высокопоставленные чиновники из крупных лабораторий либо писали, либо звонили ему. И то же самое наблюдалось у всех партнеров правительства: каждый из них реанимировал свои связи. Вот почему «Пуату» не намерена ждать июня-месяца, чтобы взять на работу подружку нового министра, — это породит ненужные сплетни. Уже завтра меня примет главный менеджер по кадрам. Я буду работать в пресс-службе президента компании, в должности чиновника по особым поручениям. Эта абсолютно безликая формулировка очень нравилась Сендстеру.

— Проще говоря, вы будете подчиняться непосредственно мне. Ваша зарплата составит 30 000 франков в месяц плюс кредитная карта фирмы «Пуату». По ней сможете получать до 100 000 франков ежемесячно.

До сих пор я верила, что у меня есть принципы. Но тут поняла, что лучше мне поскорее вырыть яму в земле и закопать их поглубже. Для немногих избранных власть была неотделима от пещеры Али-Бабы, и вот они, бог знает почему, приглашали меня войти туда. На какой-то — очень короткий — миг я подумала об отце, не таком уж наивном, каким он казался, и ясно видевшем Францию с изнанки. Однако его мораль никак не соответствовала нынешней ситуации, и я ограничилась тем, что устремила на Сендстера насмешливый взгляд. Неужели я надеялась, что легкая ирония придаст моей сговорчивости хоть какой-то оттенок высокомерия? Если так, то он быстренько поставил меня на место. Причем с сильным английским акцентом. Когда его нервировали, сразу было понятно, что французский ему не родной: