Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Слушаюсь!
Илью облили водой. Он стал приходить в себя. Илья даже не попытался встать, но у него кружилась голова, правое плечо, в котором торчал осколок, "горело". А тут еще немец, зараза, что-то по-своему лопочет. Рядом застонал Смирнов… Раздался одиночный выстрел, и стоны прекратились. Потом раздался всплеск, от сброшенного в воду тела. Илья нащупал какую-то железяку — гильза от снаряда — и швырнул ее в офицера, но она не пролетев и двух метров упала к ногам немца. Офицер остановил солдата, опять хотевшего пристрелить мальчишку, рассмеялся.
Илья долго помнил этот смех. Лучше бы его пристрелили…
Илья шел на запад в колонне военнопленных, его поддерживали двое мужчин. После всего, что он пережил, Илюхе хотелось жить еще больше. Жить, чтобы мстить. Он был единственным в колонне пленных, кто был связан, был связан уже четвертый день. Офицер не просто так улыбался. Солдат по его приказу притащил метров десять колючей проволоки.
"Артиллерист всегда должен быть у орудия. Нельзя бросать пост!" — произнёс лейтенант Мёллер. Илья его не понял…
Сперва Илью скрутили колючей проволокой, потом немецкий офицер, не спеша, бил каблуком сапога по колючкам, стараясь вогнать их поглубже в его тело, но мальчишка молчал, не просил пощады, а только скрипел зубами. Лейтенант злился всё больше и для себя решил, что мальчишка должен пройти все круги ада.
Два дня Илья стоял прикрученный к стволу пушки — каждое движение приносило боль… Жара, мухи, которые начали копошиться в ранах…
А немцы, пока строилась переправа, устроили на палубе бронекатера место для пикника — ели, пили и веселились. Веселились на свой лад: если орудийный ствол опустить, то мальчишка встанет на колени, а если поднять, то повиснет в воздухе на вывернутых руках и впившихся в тело колючках.
На второй день, ближе к вечеру, пошёл дождь, и Илюха жадно глотал прохладные капли…
Потом его отдали конвоирам колонны военнопленных, попросив не развязывать.
— За что ж они тебя так, сынок, а? — спросил один наш пленный солдат с перебинтованной грязными тряпками головой.
Илья молчал.
— Пить хочешь?
Илья молча кивнул головой…
Благодаря нашим, Илья смог продержаться до вечера, ему уже сказали, что отставших, упавших — добивают: кто-то дал глотнуть воды из фляги, кто-то, отрывая от себя, достал кусок хлеба, отщипывал и вкладывал мальчишке кусочки в рот, кто-то помогал подняться, если падал.
"Сколько он сможет еще так идти"? — думали о нём многие пленные.
Вечером, в полуразбитом коровнике, на скотном дворе, куда их пригнали, Илью распутали, фельдшер, что оказался среди пленных, стал вытаскивать осколок:
— Потерпи, сынок, сейчас будет очень больно. Не бойся, кричи, будет легче…-
И Илья, впервые в жизни, без оглядки, высказал всё, что знал из флотского словарного запаса…
— А-а-а… … … … … … … … ту Люсю!
В коровнике смолк даже шёпот, все заворожено вслушивались в витиеватую брань.
— Вот это — да! Девятипалубный! — произнёс кто-то в тишине.
— Как звать-то тебя, герой? — поинтересовался фельдшер, обработав, как смог, раны.
— "Боцман".
— Говоришь, Боцман? Ну-ну. Ругаешься ты покрепче любого боцмана… Когда тебя так, а? Судя по ране — дня три. Раны загноились, но признаков заражения нет. Тебе пока везет. И еще … тебе надо раны промыть и … постираться.
"Как же, везет. Это спасибо папе. Заставил сделать противостолбнячную прививку и эти, под лопатку от кучи заболеваний, как её, "Пенту" и ещё две штуки. Доктор говорил, что теперь тухлые консервы можно смело есть, не отравлюсь. Теперь, видно, и это проверю, — подумал Илья. — А я всё «ныл», что под лопатку больно. Если бы я знал …".
Илья, как смог, помылся холодной водой, что текла из крана, почистил и простирал штаны от робы. Кто-то может и посмеялся из пленных над ним (Илья вспомнил эпизод в церкви из фильма «Судьба человека»), но после двух дней стояния у пушки и дня движения в колонне военнопленных никаких мыслей о стыде «за штаны» или стеснения у мальчишки не было. В голове у него крутилась фраза бабушки, которая в его возрасте помогала в госпитале ухаживать и обстирывать раненых: «На войну не надо смотреть, ее можно узнать по запаху — запаху хлорки, гниющего тела и отходов жизни человека…»
— Эй, «Боцман»! Иди к нашему костерку, стиранное быстрее высохнет, чем просто на теле. Не дай Бог, еще и заболеешь! — позвали Илюху. И ему особенно понравилось, что в голосе не было ни намека на его «позор» со штанами.
— Спасибо! — Илья встал около костерка, как обычно делают мальчишки после купания в холодной воде. Ему — то было не привыкать — привычный.
У костерка было семеро — пекли картошку. Где успели найти? Ведь не сезон еще… А потом Илья вспомнил, что пока их вели через села, к ним подбегали женщины, мальчишки… Что-то передавали, а другие женщины давали целые корзинки с едой охране. Под шумок, некоторые женщины даже смогли выпросит у конвоя нескольких пленных — говорили, что это их мужья. Илья вспомнил, что его — «сыночка» — тоже просили отдать, только унтерофицер не согласился. Только сейчас Илья вспомнил, какими глазами мальчики и девчонки из того села смотрели на него
Из костерка достали картофелину и дали Илье.
— Спасибо! — Илья, несмотря на жуткое желание вцепиться зубами даже в горячий, неочищенный картофель, сдержался. Подождал, чтоб тот немного остыл, потом съел вместе с кожурой.
— Что думаешь, «Боцман», дальше делать?
— Бежать надо, что еще делать? Как только станет группа больше — немцы охрану усилят. А дальше не выживем… — Илья заявил об этом, как само собой разумеющемся. — Охрана с карабинами, нас раз в 10 больше…
— Ты то, малой, откуда знаешь? Германцы порядок любят! В первую мировую, кто в плену был, почти все домой вернулись! У меня батя у германца в плену был… Всех переписали, всем бирки дали, за всеми уход был… А охрана — так она на то и охрана, чтоб стрелять!
— Не знаю, как в Первую Мировую, а сейчас не германец, фашист! Бирку тебе и так … дадут. Охрана 15 человек с карабинами и унтер. Нас около 200. Правда многие ранены или побоятся бежать… Если организоваться — справимся… — поддержал Илью боец с перебинтованным плечом. — Малой, а сил у тебя бежать хватит? Вот… Не хватит… Поэтому, слушай, меня, малец…