росские, иль не пойдут за мной?.. Но чувствовал Свенельд: не все так просто, и Русь уже не та, не совладаешь с нею, хотя бы и вставши во главе варяжьего войска, обломаются сыны холодного Севера о мощь россов. Невесть отчего так возмужал дух их, иль вправду крепился в противоборстве с агарянами и уж не одолеть его никому? Может, и так. Едва ль не каждодневно доносят послухи о столкновениях родовичей с отрядами иль отрядиками чужеземцев, во главе которых нередко стоят иудеи. Впрочем, тут он, Свенельд, может и ошибаться: не больно-то уважают сыны Моисея ввязываться в драки. Другое дело, уметь воспользоваться чьим-то неразумьем и повернуть это неразумье себе на пользу. О, Свенельд не однажды был тому свидетелем, и по первости возмущался, а чуть погодя стал недоумевать. Но было недоумение не больно-то стойкое, скоро уступило место чему-то щемящему, а вместе постыдному: в раздумьях своих воевода уходил невесть в какие дебри, делалось смутно и растолканно на сердце, и он не всегда мог понять происходящее в себе, относя это к чему-то чуждому его духу, однако ж время спустя в нем поменялось, и он уже спокойно воспринимал исходящее из души его. Это случилось, когда волею судеб Свенельд оказался с князем Хельгой в иудейском городе. Он тогда ходил по узким, затененным широколистыми деревами улочкам, тихим и как бы даже миросулящим, малолюдным, и, еще не зная, отчего это, взращивал удивление на сердце. Впрочем, ничего в нем не поменялось, когда он узнал, что малолюдье на итильских улочках, застроенных добротными деревянными домами, оттого, что приехавшие сюда из Хорезма и Ромейского царства иудеи заставили коренных засельщиков, где с помощью хитроумия, а где и силой покинуть отчие земли. «Стало быть, так надо, миром изначально правит сила, у кого она есть, тот и Господин». — Недолго раздумывая, решил Свенельд и с еще пущим интересом начал приглядываться к житью-бытью иудейского племени, и время спустя вынес о нем суждение, как о племени уверенном в себе и ничего не меняющим в духе, хотя иной раз иудеи старались казаться кем-то еще, а не тем, кем являлись на самом деле.

Эту двойственность чуждого ему племени Свенельд принял не сразу, все же был он роду росского, привыкшего жить открыто, что называется, нараспашку. Но, когда однажды стал нечаянным свидетелем того, как изымалась у чужедальних гостей вира за провоз искусной выделки восточных серебряных украшений и переливающихся разноцветьем китайских шелков, вошла в сердце смута: уж больно умело, а порой казалось, и ласково изымалась вира, только вот беда: после этого в гостевых обозах, предназначавшихся для хладных стран, и для Киева тож, чуть ли не в половину поубавилось товару, и поскучнели гости, да только не переступишь черту, а коль осмелишься перечить властям Итиля, то и последней медной монеты лишишься. И подумал Свенельд: «А почему у нас вершится по-другому, и всяк гость, даже и принесший стольным базарам малый прибыток, почитаем, и пальцем не смей тронуть его, а не то головой поплатишься? Не потому ли не в пример воеводам Итиля слабы мы и скудны наши схроны, и всякий раз подымай полюдье, коль вползла нужда на твой двор?» Вдруг вспомнился Свенельду убитый деревлянами Игорь, поморщился: не по нраву ему обращаться памятью к бывшему князю Руси. Нет, не то, чтобы он был виноват в его гибели, и все же… все же… в нем трепыхалось, оскальзываясь, пускай и слабое, едва ли кем-то замечаемое чувство вины перед Игорем. Ведь это он подтолкнул его снова идти в деревляны, когда великокняжья дружина выразила недовольство прибытком, что дало полюдье. Да, да, он понимал, чем это может закончиться, и, кажется, втайне желал этого. А может, нет? Тогда почему же?.. Вопросы, вопросы, на которые ему не хотелось отвечать, да вот напасть: вдруг, ничем не тревожимо, они вставали перед ним, и некуда было от них деться, и тогда он пуще прежнего хмурился, и не дай-то Бог было в ту пору попасть под его тяжелую руку!

Он стремился отстраниться от того тягостного и тревожащего, причиною чему стал Игорь, но не умел этого сделать, вдруг всплывала в памяти и гнетом упадала на сердце не знающая предела, захлестнувшая с головы до ног, безумная радость, когда до него докатился слух о гибели Игоря. Он тогда в полной мере ощутил свою всевластность, уже никто не стоял впереди и некому было напомнить о Хельге, якобы преданном им, ибо покинувший Господина в смертный час его должен быть умерщвлен. А именно об этом в последние дни говорил Игорь, хотя и заглазно. Но земля-то слухами полнится, доходило и до Свенельда и надо было ответить на обвинение, но не хватало душевной крепости явиться к великокняжьему двору и поклясться на священном огне, что он не повинен в смерти Хельги. О-ох, так ли это? Не лукавит ли он перед собой, не старается ли уползти в тень подобно гадюке, испившей чужой крови? И уж в который раз вставало перед глазами из давних лет выметнувшееся, а потом растекшееся темной глубокой лужей, не обойти ее, не намочив ноги. Вдруг да и виделось, как входил он с Хельгой да с росской дружиной, заметно поредевшей в непрестанных битвах с воинами правителя Бердаа Марбана ибн Мухаммеда, отягощенный великой добычей, в Итиль, и Песах встречал его и, кажется, был доволен: в худом, ярко смуглом лице что-то взблескивало, но тут же и затенивалось, уступая место натянутой, подобно тетиве лука, напряженности, которую тот хотел бы утаить, и не мог утаить.

Песах предложил россам разбить лагерь за городскими стенами, чтобы не смущать жителей Итиля. Мало ли что взбредет им в голову, вдруг ополчатся противу иноверцев, и прольется тогда кровь?.. В словах Песаха прозвучала откровенная озабоченность, и Хельга легко согласился с ним и проследовал с дружиной на Большой Остров, обильно поросший темнозеленым лесом, зажатый тихими проточными водами, после чего отъехал… А посреди ночи, когда дружина, утомленная от долгого похода, видела десятые сны, агаряне, скрывавшиеся до сей поры в камышовых зарослях, напали на спящих ратников и многих перебили, а те, кто успел обнажить оружие, долго и упорно дрались, но вынуждены были отступить к лодьям, спрятанным в разводьях Великой реки. И тут кто-то из гридей вспомнил о Хельге, по всему, обманно захваченном иудеями, и предложил Свенельду выручить князя. Но Свенельд сказал, что ничего нельзя сделать: сила соломку ломит, и надо спасать остатнюю дружину. Старый росс не понял его и, собрав малую рать, повел