Я представила себе, какие мучения перенес бедный Сережка, и мне стало тошно. Никогда бы не подумала, что существуют настолько страшные грибы! «При несвоевременной помощи»… А откуда взяться своевременной, если признаки отравления появляются… через сколько? 10–12, и даже 30 и более часов. Я надеялась, что это не так. Я надеялась, они появляются сразу. Тогда стало бы ясно — случайность. Съел в субботу отраву и сразу заболел. Однако теперь, в свете новых знаний, я обязана посмотреть правде в глаза. Не хочу, но надо.

Предположим следующее. Нашу с Лилькой болтовню кто-то услышал. Кто? Да любой человек из ее или моего сектора. Мы сидели в отгороженном уголке и потому никого не видели, но в связи с переездом вещи стояли не на своих местах, а люди сновали туда-сюда. Каждый мог примоститься где угодно, не вызвав удивления окружающих. Примоститься и обнаружить, что две дуры обсуждают весьма любопытные материи. Потом он (или она) отправился в выходной день в лес и нашел эту самую бледную поганку, по Лилькиному гениальному предложению высушил ее, потолок в порошок и подсыпал Углову в банку с кофе. Кофе тот пил с перцем, так что вкуса отравы не почувствовал. Скорее всего, яд подсыпали в пятницу, то есть ровно через неделю после нашей с подругой беседы. Подсыпали в пятницу, а симптомы отравления появились в субботу, поскольку феллоидин действует не сразу.

Есть ли в нарисованной мною картине несообразности? Похоже, нет. Имел ли, например, убийца возможность незаметно осуществить свой (вернее, наш) план? Да запросто. Нам временно были выделены чужие столы, и мы в них постоянно путались. Открывали не свой ящик и тому подобное. Никто не обратил бы внимания на коллегу, шурующего в вещах Углова. Тем более, позаимствовать без спросу кофе особым криминалом не считалось. Сережка всем его предлагал. Но среди нас не нашлось любителей острых ощущений, и мы отказывались. Так что была почти полная гарантия, что яд достанется именно ему.

Я вздрогнула. Все рассуждения основывались на том, что преступником был кто-то из наших. Либо из моего сектора, либо из Лилькиного. Посторонний исключался. Он мог бы зайти к кому-нибудь из нас, по делу или просто так, но слоняться в одиночестве… Нет, вряд ли. Разве что Сергей Сергеевич. Он часто к нам забредал и так достал всех поучениями, что мы изо всех сил старались его не замечать. Кстати, видела ли я его в пятницу? Видела. Он подошел ко мне и спросил что-то странное. Да, он спросил, довольна ли я тем, сколько получаю, и не хотелось бы мне получать больше. Я ответила, что больше получать, наверное, хотелось бы каждому, однако вряд ли это реально. Как бы там ни было, Марченко в тот день у нас появлялся.

Я тряхнула головой. Все это чушь! Кому надо убивать Сережку? Он со всеми замечательно ладил. Да, а кому надо было красть банку с кофе? Или она просто затерялась? Если так, то при переезде должна найтись. Нет, не верю, что среди нас есть убийца! Лучше буду верить в совпадение. В конце концов, они действительно иногда случаются.

Вечером я рассказала о происшествии своим, не умолчав и о собственной в нем загадочной роли.

— Бедные девочки, — обнял меня папа. — Вы всерьез думаете, что это вы накаркали? Ладно, Лилька, она экзальтированная особа, но ты-то, Танька?

— Я думаю, вдруг кто-то подслушал и сделал, как мы рассказывали, — честно призналась я. — Может, в милицию надо заявить?

— Ну, вот, — мама повернулась к папе, — а ты уверял, она у нас уже взрослая. Ребенок ты у нас еще, Танька. Романтический ребенок.

Я мрачно заметила:

— Не вижу в убийстве никакой романтики.

Но они уже не слушали, обсуждая, как поступить с Лилькой. То, что она останется у нас, очевидно, но вопрос состоял в том, вызывать ли ей врача. Мои мудрые домыслы не произвели никакого, ну, ни малейшего впечатления. И я подумала: «И слава богу. Они умнее, они лучше знают». Мне стало немного легче, я поужинала и отправилась спать. Мама, чтобы утешить меня после тяжелого дня, к ужину испекла на скорую руку шарлотку, которую я очень люблю, а папа с Димкой перемыли всю посуду, хотя очередь сегодня была моя.

Похороны состоялись в среду. Лилька на них не пошла. С ней вообще было плохо. Она впала в апатию, иногда прерываемую жуткими истериками, во время которых она снова и снова обвиняла себя в Сережиной смерти. Я пыталась отвлечь ее, но это оказалось невозможным. Она была не в состоянии ни читать, ни даже нормально разговаривать. Казалось, она вообще не способна сосредоточиться. Она забывала тушить за собой свет или выключать кран, а однажды зажгла спичку и в прострации держала ее в руке, пока огонь не коснулся пальцев. Врача ей вызвали, однако наша участковая умеет лишь одно — выписывать больничный, указывая в нем диагноз «острое инфекционное заболевание». Не знаю, кем надо быть, чтобы принять заболевание моей подруги за инфекционное.

Поминки проходили у Угловых дома. Я ни разу до этого там не бывала. Комната Сережки меня поразила. Я сразу вспомнила полузабытое слово «сибаритство». Пол покрыт мягким пушистым ковром, на широкую тахту тоже наброшено что-то пушистое, а стенные полки украшены экзотическими минералами дивной красоты.

— А вот это — чашечка для сакэ, — плача, указала мне его мама, Валентина Алексеевна. Она все говорила и говорила о сыне, словно надеялась, что это его воскресит. Я представляла на ее месте собственную маму, и мне хотелось завыть. Только это вряд ли было бы уместно, и я слушала, крепясь из последних сил.

— Для сакэ? — механически уточнила я.

— Да. Ему подарила ее Галя. Она знает, как он любит подобные вещи. Он ведь необычный, он не такой простой, как мы с ней. Когда он родился, медсестра сразу сказала: «В жизни не видела такого красивого ребенка!» Смотрите, это настоящая японская роспись, ручная работа. И вот футлярчик, кожаный! Он ходил с этой чашечкой в гости и пил из нее коньяк, и все удивлялись, какой он изысканный.

— Перестань, мама! — нервно вмешалась Галя. — Тане это совершенно неинтересно.

Я вежливо удивилась:

— Почему? Да, Сережа необычный.

— Да уж не тебе его оценить. — Я поняла, что бедную Галю трясет. — Ты, наверное, была и рада, когда он умер. Только ты одна и была рада!

— Галя, — попыталась убедить ее я, — это не так. Я хорошо к нему отношусь.

— Ты? И ты думаешь меня обмануть? — она почти кричала. — Сперва ты дала ему от ворот поворот, да в такой форме, что он ночей потом не спал, да, да, да! Ты ведь не можешь просто, тебе все надо с вывертами, чтобы побольнее ущипнуть! Ты ведь у нас самая умная, да, ты всех нас насквозь видишь? Ты всех нас будешь учить, да? А потом эта твоя Лилечка повесилась ему на шею, ни стыда, ни совести, кошка драная! А ты ведь за свою Лилечку горло перегрызешь, да? Когда я смотрю на ваши отношения, мне просто тошно, да! От мужиков бегаешь, а с нею сюсюкаешь! Ненормальная, да, да! Может, это ты его отравила, чтобы твоя Лилечка глазки не выплакала? Даже на похороны она не явилась, твоя шлюха!

Вокруг нас уже собралась толпа. Народу на поминках была масса — наши два сектора плюс человек десять незнакомых. Все успели хорошенько выпить и теперь с интересом озирали нас.