Словом, умел рассмешить.

И после этого, если слышал слова благодарности, говорил:

— Женщина никогда не должна за это благодарить мужчину.

Предложение руки и Дома

(1966 год)

Весну этого года, как частенько и прежде, Борис жил в Переделкине. Звонил оттуда нечасто, так как у общего телефона вечные очереди, да и не поговоришь под зорким взглядом брата-писателя.

Слышу шепот за спиною,

Вижу кое-что на лицах,

Ох, боюсь, что мы с тобою

Станем притчей во языцех!

Но вдруг звонки совсем прекратились. Недоумение сменилось горечью сознания, что всему, всему приходит срок, надо смириться и привыкать жить без него.

Кажется, смирилась.

Мы-то обо всем забудем

И — увы! — довольно скоро,

Но надолго дали людям

Мы предмет для разговора…

2 апреля сослуживица позвала меня к телефону со словами: «Вас — чрезвычайно приятный мужской голос».

Во мне все встрепенулось, и, чтобы скрыть радость, появившуюся на моей физиономии, я шутя сказала: «Будут делать предложение».

И — как в воду глядела.

Боря, не вступая ни в какие объяснения, сказал: «Я тебя встречу после работы у проходной».

Мы уехали на его машине за город, и, прогуливаясь по опушке леса, я услышала объяснение его долгого отсутствия. Все не так просто, он долго думал, пытался в полном одиночестве разобраться в своей жизни. Он хочет иметь свой дом, но не просто место, где можно поставить кровать и пишущую машинку, а Дом, которого, в сущности, у него никогда не было. Перестать скитаться по домам творчества, да чтобы и жена всегда была рядом, а не от случая к случаю.

Борис сделал мне предложение.

Даже два, как я потом резюмировала: стать сельской жительницей, а заодно и его женой. Правда, он утверждал, что порядок был обратный. Но я и не спорю.

План такой: он покупает дом, мы — женимся. (Или наоборот.) Я оставляю работу и становлюсь домашней хозяйкой. На мой вопрос, есть ли у него деньги на покупку дома, он ответил, что да, есть — 8 (прописью — восемь) рублей на книжке.

«На что же ты рассчитываешь купить дом?» — естественно, спросила я.

«Только на то, что я — Борис Заходер».

Вот это мужской ответ!

Свой я готова была дать сразу, но это было бы слишком поспешно.

Пусть немного помучается. Обещала подумать…

«Я своему отцу давно гожусь в отцы»

…Снова вспоминаю его стихи о доме, в котором «певчие птицы не живут, не поют». Задумалась, а был ли у Бориса когда-нибудь такой дом? Дом в понятии — «семья». Дом, который он захотел обрести со мной.

Тогда я не могла ответить на этот вопрос. Теперь, когда его уже нет, попробую вспомнить то, что он мне рассказывал, пересмотреть его записки, стихи и представить, какой дом был у него до нашей с ним встречи.

Строчки, вынесенные в заглавие, Борис написал, вспоминая своего рано ушедшего из жизни отца. Но что тогда говорить о его матери, которая сделала своего сына сиротой в 14 лет, отравившись уксусной кислотой. Страшная кончина, да еще с последним криком о помощи, обращенным к мужу: «Володечка, спаси меня».

Кончилось детство. Вместе с кончиной матери ушло понятие родного дома.

Отец, боясь одиночества, женился, да не один раз. Мачехи, сменяя одна другую, не приносили успокоения ни отцу, ни сыну. Каждая меняла уклад жизни по своему усмотрению. Исчезали привычные с детства вещи, менялся распорядок дня, а последняя мачеха, уже после смерти отца в 1941 году, лишила Бориса любимых книг, вещей и всех семейных документов, которые просто сожгла.

Остались у Бори от домашнего очага лишь фотографии родителей и собственная, где ему два с половиной года.

Из записок Бориса Владимировича 1971 года:

Как тронули меня те страницы «Нильса»[4], где писательница говорит о возвращении в свое старое имение, в те места, где прошла ее молодость. Меня, у которого нет таких мест, нет родного угла и чье детство прошло в переездах, во временных квартирах — без устоявшегося быта, без обрядов, без традиций, без семьи с каким-то подлинным укладом жизни, — интеллигента 20 века…

Ранняя любовь к девушке, которая на три года старше (что очень существенно — Борису неполных 16 лет), принесла ему много поэтических переживаний, но и ранила. Речь идет о дочери писателя Ефима Зозули, Нине.

Вот как описывает К. И. Чуковский в своем дневнике за 1927 год их дом и саму Нину:

«У Ефима Зозули всегда полон дом каких-то родственников, нахлебников, племянниц — и в довершение всего на шкафу целая сотня белых крыс и мышей, морских свинок, которые копошатся там и глядят вниз, как зрители с галерки, — пугая кошку. Есть и черепаха. Все это — хозяйство Нины, Зозулиной дочки, очень избалованной девочки с хищными чертами лица. В доме — доброта, суета, хлебосольство, бестолочь, уют, телефонные разговоры, еда».

Атмосфера хлебосольства, уюта, телефонных разговоров, еды сохранялась всю жизнь, мне тоже посчастливилось наблюдать ее позднее.

Чтобы узнать некоторые подробности жизни Бориса и Нины в те годы, я позвонила их общей подруге Г. В. Дробот. Она вспоминает, что Боря поражал всех своей феноменальной памятью. «Он мог прочитать две страницы совершенно нового текста и тут же пересказать его слово в слово».

А что можно сказать о человеке, который в 16 лет написал такое?

Пусть ни один сперматозоид

Иллюзий никаких не строит;

Поскольку весь наш коллектив

Попал в один презерватив.

Передо мною лежит толстая общая тетрадь за 1934 год.

На первой странице посвящение:

Боре Заходеру,

Товарищу, поэту, беспокойному мальчику, с верой в него.

Арон Копштейн,

(который немного ему завидует).

Не на день, не на неделю —

Мы сдружились в Коктебеле.

Свяжем, Боря, навсегда

Наши дерзкие года.

Видно по надписи на обложке, что эта тетрадь принадлежала поэту Арону Копштейну и он подарил ее Борису в Коктебеле, где тот находился вместе со своей подругой Ниной Зозулей, впоследствии ставшей его женой.

…Совершенно неожиданное соприкосновение с именем Арона Копштейна произошло у меня 8 мая 2003 года, в канун Дня Победы.

Вдовы писателей пригласили меня присоединиться к их союзу. Программа встречи состояла из поминовения павших, а затем общего чаепития в