дрожа как банный лист.

– Умучить бы вас до смерти, Герман Ильич, – бессильно сказала я.

Господи, что за дурак!

– Зря ругаетесь, – возразил Герман. После чая он как-то повеселел. – Они, между прочим, обрадовались до неба. Та-дам! Не ожидали? Выпустили меня из сарая, налили за ваше здоровье и за здоровье сыночка своего. Хлопотали вокруг меня, все фоточку вашу просили рассмотреть. Муж-то ваш, оказывается, ни слова им про свадьбу не обронил!

Я скрипнула зубами.

– Мой муж с ними не общается.

– А, да-да, точно. Обидки семейные. Ну, отец с матерью на него зла не держат. Зовут вас завтра в гости.

– В гости? – ошеломленно переспросила я.

– На смотрины, ну! Да не пугайтесь так, что вы! Познакомиться они хотят. Нормальное человеческое желание.

Герман присосался к рафинаду. Я сдержала желание выбить сахарный кусочек у него изо рта ложкой, словно белый мячик – клюшкой для гольфа.

Все это уже всерьез отдавало абсурдом.

– Вам надо поехать, – внушительно сказал Герман. – Чего вы тут сидите как эта. А у людей праздник.

– Что за праздник?

– Не знаю. Какой-то. Какая разница! Это же повод, а суть – в другом!

Частный детектив разговаривал так, словно незаметно успел надраться. Я даже принюхалась, не несет ли из чашки коньяком.

– Они вас ждут! Обрадовались, как дети, когда я сказал, что сынок-то их заневестился!

– Заневестилась – это про девушку, – автоматически поправила я.

– Как так?

– Девушка достигла возраста невесты – значит, заневестилась. Просторечие.

На просторечие Герман обиделся.

– Мы, конечно, не Москва… – начал он, но я перебила:

– В котором часу родители Антона меня ждут?

– Ну, в шесть. Но сказали, что вы можете в любое время подъезжать, когда захотите. Еще уламывали меня ваш номер телефона им оставить. Но тут уж я не поддался!

Он горделиво зыркнул на меня, точно попугай из клетки, ожидающий поощрения.

– Какой вы молодец, Герман Ильич, – с сарказмом сказала я, стараясь не слишком раскатывать «эр». Геррррман хоррроший!

– То-то же! – Он с хрустом раскусил подтаявший сахар. – По такому поводу премию не мешало бы выдать, как вы считаете, Полина Андреевна?

Я считала, что он провалил свое задание, и высказала ему это. Меня возмутило не желание запустить руку мне в карман, а та убежденность, с которой свой провал он пытался выдать за победу, словно продавец на рынке, расхваливающий покупателю заведомо гнилую картошку. «Отличная! Сладкая!»

– Моей главной задачей было сохранить все втайне от мужа! – Ухмылка сползла с лица Германа. – Как вы теперь это представляете? Они в любой момент могут ему позвонить! Зачем вы вообще к ним полезли? Разве об этом я вас просила?

– Так вышло!

– Оно не само вышло, а вашими усилиями!

– Ну засекли меня… Что я, виноват?

– Да, черт возьми, вы виноваты!

– А вы голосок-то не повышайте, не повышайте!

– Даже проследить за ними толком не смогли… Частный детектив, тоже мне!

– Вам бы угрожали пальцы порубать, я бы на вас посмотрел!

Герман обиделся.

– Может, у них и номера вашего мужа нету, – запальчиво выкрикнул он. – А вы уже трагедию развели!

– А если есть? И у вас еще хватает наглости выпрашивать премию!

Герман сердито забубнил что-то. Я не слушала.

– Диктуйте адрес!

Все катилось кувырком. Семья моего мужа ждет меня завтра к шести… Ерунда какая-то. И еще этот топор! Черт знает что натворил Герман. Если он, конечно, не врет.

Выйдя от частного детектива, я села прямо на ступеньки.

Родные Антона знают о моем существовании!

Что же мне делать?

Вокруг катались кругами дети на велосипедах. Хриплый мужской голос звал: «Ку-уся! Ну Куся!» Куся оказался старым подслеповатым ротвейлером, заблудившимся в трех кустах. Я провожала глазами его вислый черный зад, пока они с хозяином не скрылись за углом.

Если уж падать в кроличью нору, так до самого дна. Нет смысла застревать на середине полета.

* * *

Я надела длинное трикотажное платье. Выбор, собственно, был невелик. Или джинсы с футболкой, или спортивный костюм, или платье на пуговицах, которое можно носить как кардиган, если не застегивать. Темно-синий спортивный костюм – условно спортивный, конечно же, – выглядел стильно. В Москве я могла бы пойти в нем куда угодно, кроме театра. Но для знакомства с родителями моего мужа он не годился.

Платье делало меня похожей на учительницу начальных классов. Я нацепила очки, подаренный Антоном кулон, и сходство усилилось. Не самый плохой вариант. Скромно, старомодно. Разве что кроссовки с ярко-синими шнурками несколько портили образ. Но другой обуви не было.

Герман припомнил, что семья праздновала день рождения одной из младших девочек. «То ли пять лет, то ли шесть…» Я купила игрушечного пони с голубой гривой и книжку стихов Новеллы Матвеевой с прекрасными иллюстрациями Макавеевой.

– А вот еще замечательные стихи! – воодушевленно сказал продавец.

Он сунул мне тонкую книжку. На картонной обложке был нарисован рахитичный щенок с выпученными глазами, вокруг которого водили хоровод лесные звери. Примитивная компьютерная иллюстрация: пластиковая размазня вместо цвета, грубый фотошопный градиент. Предметы и фигуры словно вырезаны по контуру, а затем вклеены в общее пространство.

Перевернув первую страницу, я прочитала:

– «Вот щеночек одинокий, у него усы как пух! Ты возьми скорей щеночка, ну а лучше сразу двух».

Молча вернула книжку. Ненавижу современные халтурные поделки. Вот писатель одноногий, у него мозги как пух, пристрели его, читатель, ну а лучше сразу двух.

– А собачка-то на вас похожа! – заискивающе сказал продавец.

Я представила, как вокруг меня соберутся в хоровод все эти Антоновы сестрицы, мужья с топорами, папы с огородами, собаки на лежанках и дети на руках, а я буду сидеть среди них, выпучив глаза… И засмеялась так, что продавец испуганно отошел.

* * *

Воздух на улице Канатной пах скошенной травой. Там, где пахнет скошенной травой, не может происходить ничего плохого, правда же? С одной стороны к заасфальтированной дороге подступали деревья, с другой за палисадниками и заборами виднелись шиферные крыши.

Я отпустила такси и пошла пешком. Мне хотелось осмотреться.

В траве возились куры. Неподалеку от них развалилась кверху брюхом грязно-белая дворовая собака. При виде меня она грозно пошевелила ушами и обмякла.

Из крыши Макеевых росли антенны, как сорняки. Перед окнами прижались боками грязная «Нива» и уазик.

Я до последнего сомневалась, стоит ли ехать. Потом новосибирский таксист заплутал в Искитиме, и на Канатной я оказалась, когда часы показывали семь.

Из глубины двора доносились детские вопли и мелкое собачье тявканье. «В любой момент можно будет уйти», – безо всякой уверенности сказала я себе и толкнула калитку.

На крыльце сидел с сигаретой