– Малое дитя поторопилось вырасти, что прискорбно, – равнодушно промолвил Балтин. Удивился, что его считают сентиментальным. – Выкладывай!

– Я думал, ты дважды не спрашиваешь! – обрадовался Пратт. – Это твое «выкладывай» – закамуфлированное второе «ну!». Ладно, уступаю просьбе. Первое донесение от авангарда, предназначенное для колонки Балтина «Откуда ветер дует», которую девяносто девять процентов населения предпочитают Гамлету, Библии и Омару Хайяму. Первый абзац: «Мисс Зена Уайлдинг, 32 года для ее добросердечных друзей, 42 для безжалостных врагов и 38 пред ликом Господа…»

– Тридцать семь, – поправил Балтин.

– …оказалась интересной гостьей Брэгли-Корт в этот уик-энд. Она долго ждала шанса прогреметь на театральной сцене, которого по справедливости не заслуживает. Судя по пятнам на шкуре моего ручного леопарда, если она покажет себя с лучшей стороны, но не переусердствует, то к понедельнику получит необходимую ей поддержку.

– Это я уже знал! – бросил Балтин.

– Неизбежная оговорка, – заметил Пратт.

– Первую поддержку Зена Уайлдинг получила на Ривьере, куда отправилась восстанавливаться после тяжелой болезни неизвестной причины и природы.

– Вероятно, подобные тонкости не будут предназначаться для публикации, даже когда станут известны, – добавил Пратт. – Второй абзац: «Знаменитый художник Лестер Пратт, к чьим ногам ныне повержен весь мир портретной живописи, называющий по имени одного несколько менее известного журналиста, галстук-бабочка которого отращивает все более широкие крылышки, провел в Брэгли-Корт несколько дней и дописывает предназначенный на следующий год для Королевской академии потрет единственной дочери лорда Эйвлинга, достопочтенной Энн Эйвлинг». Можешь развернуть абзац в целую колонку.

– Окно выходит на задний двор? – вдруг спросил Балтин.

– На мастерскую, где вызревает вышеупомянутый шедевр. Третий абзац. Полагаю, тебе он больше понравится. «Интересно, что среди гостей Брэгли-Корт находится сэр Джеймс Эрншоу. Хорошо известно, что он не охотится из простого удовольствия. Что же является предметом охоты? Мой леопард доносит, что для политического выживания сэр Джеймс должен обернуться лейбористом или консерватором, в чем ему посодействует достопочтенная Энн Эйвлинг, если он решит далее выживать в шкуре консерватора. Это не подорвет личных политических убеждений сэра Джеймса, поскольку он их вообще не имеет, к тому же сам лорд Эйвлинг может заделаться маркизом, а не каким-то бароном благодаря дополнительному голосу, какой он принес бы консервативной партии».

Балтин удосужился оторваться от гардероба, который созерцал, и удостоить Пратта безразличным взглядом:

– Неужели?

– Да. Благодарю за заинтересованность. За данную новость я возьму деньгами. А вот следующую можешь забирать даром: «Мисс Эдит Фермой-Джонс исследует аристократию по первоисточнику. Жаль, ведь мы не получим того полета фантазии, каким выгодно отличались многие ее предыдущие тома о великосветской жизни, однажды побудившие некую графиню стать регулярной потребительницей дорогого рейнского вина. Судя по пятнам на моем леопарде, ее следующий роман откроется случаем с неким молодым человеком на железнодорожной станции. Красавица-вдова отвезет его в старинный дом, влюбится в него и обнаружит, что на самом деле он – похититель ценных ожерелий. После убийства знаменитого художника за изображение родинки на шейке одной светской дебютантки молодого человека арестуют за это преступление, и лишь красавице-вдове будет ведомо, что его сердце слишком чисто для чего-то худшего, чем кража ожерелий».

– А выяснится, что в действительности знаменитого художника порешил знаменитый журналист? – осведомился Балтин.

Лестер Пратт посмеялся и продолжил:

– Учти, следующий абзац опять продается за деньги. За целых четыре шиллинга. «Если лорд Эйвлинг, уже сталкивающийся втайне с денежными трудностями, станет маркизом, то как он сможет нести возросшие расходы? Очевидно, нашептывает мне леопард, ответом станет чета Роу, нажившаяся на свинине и мечтающая сбросить свиную шкуру, которую притомилась таскать. Они и их очаровательная дочь Рут провели в Брэгли-Корт уже несколько дней, и если Рут введут в высшее общество, то титул маркиза, вероятно, станет лорду Эйвлингу по плечу. Расходы на предшествующее всему этому шоу понесут, кстати, они же».

– Кто красавица-вдова? – спросил Балтин.

– Надин Леверидж, – ответил Пратт со вздохом насмешливого разочарования. – Что ж, раз не удается заинтересовать тебя хозяйскими покоями, заглянем под лестницу. Леопарды не брезгуют даже подвалами. Не удивляйся побегам бамбука на ужин: наш повар – китаец. Мимо? Еще одна попытка. Среди слуг завелся кое-кто привлекательнее повара-китайца – очаровательная горничная Бесси. Фигурка – пальчики оближешь, хоть сейчас в натурщицы. Но соответствующее предложение повергло ее в милое смущение. – Пратт встал и потянулся. – Не стану больше тратить на тебя время, Лайонел. Ты этого не сто́ишь. Пойду пройдусь, прежде чем одеваться к ужину.

– Давай, – кивнул Балтин. – Все равно ты ничего не рассказываешь про самых интересных здешних персонажей.

– Кто такие?

– Мистер и миссис Чейтер.

– Ах, Чейтеры! Да, здесь я бессилен. Про Чейтеров мой леопард пока ничего не пронюхал.

– Как и лорд Эйвлинг! В отличие от Джеймса Эрншоу. Либо меня уже настигло старческое слабоумие, либо Чейтеры тоже что-то знают про Джеймса Эрншоу. Которая кровать моя?

– Вон та.

– Отлично. Я займу другую.

Пратт, смеясь, ушел. В коридоре он задержался. Гарольд Тейверли, которого Пратт не упомянул, улыбнулся ему, входя в комнату напротив.

«Почему этот человек всегда меня раздражает?» – подумал он и стал спускаться, погруженный в размышления.

Узкий коридор тянулся из гостиной в сад. Когда Лестер Пратт выбрался на тенистую лужайку, туда пятнами падал свет из окон наверху. Одно окно принадлежало его спальне, из него вился вверх тонкий дымок. Вскоре из тени вышла Надин Леверидж. Белизну ее кожи смягчал темно-зеленый цвет платья. Плечи совершеннейших пропорций были открыты взору, узенькие зеленые бретельки – не в счет. На простом зеленом корсаже поблескивала двойная нить жемчуга. Одно плечо, правда, было слегка прикрыто шалью, тоже зеленой, но темнее платья.

«Надин Леверидж – разящее оружие жизни, – пронеслось в голове у Пратта. – Такую женщину боятся только дураки».

Сам Пратт ее не боялся. Пользуясь привилегией наглого живописца, он устремил беззастенчивый взгляд на то, чем она бросала встречным смелый вызов.

– Вы рано переоделись, – заметил Пратт. Она кивнула. – Не боитесь холода?

– Нисколько.

Он поискал в карманах портсигар, но вспомнил, что забыл его в комнате.

– Извините, нечем вас угостить, – сказала Надин. – Это мне дал мистер Тейверли.