Я готова к новому миру, который еще не вполне представляю. К миру, где люди не говорят сделали это.

— Ноэль, ты же знаешь, что нет, — вмешивается Марлена. — Зачем спрашивать?

— Нереально, — говорит Ноэль. — Они у него уже должны быть синие. Или голубые. Небесно-голубые яйца?

Я — Дева с заглавной буквы Д в том варианте жизни, который похож на ужастик, хотя Марлена тоже девственница. Это потому, что я с Кэрригом. Я с ним с того лета после исчезновения Джона. Ноэль недовольна тем, что Маленькая Мисс Гот готова превратиться в Маленькую Мисс Я-трахаю-игроков-в-лякросс[16]. Но, строго говоря, грань я пока еще не переступила, и именно это ее раздражает.

— Хлоя, — говорит она, — не пойми меня неправильно, но, по-моему, ты цепляешься за свою драму. То есть я хочу сказать, что ты пытаешься доказать, постоянно откладывая и откладывая?

Бросаю в нее косточку.

— Может, закроем тему после выпускного.

Лучше бы я этого не говорила, потому что она делает большие глаза и показывает на Марлену.

— Отлично, Сэйерс. Теперь будешь единственной героиней выпускного.

Она права. Есть во мне что-то фальшивое, что не нравится мне самой, что-то, не дающее нормально спать, спать с Кэрригом. Думаю, что настоящая художница не сидела бы здесь, потягивая алкогольный коктейль из банки и дожидаясь спортсмена-бойфренда. Настоящая художница была бы в студии, писала, творила и чахла, как жена китобоя. Совместить одно с другим невозможно, но защищаться нужно, и я напоминаю им, что Кэр отправляется в Бостонский университет, а я в Нью-Йоркский.

— Мы будем даже не в одном городе, так какой смысл переходить на следующий уровень?

— Верно, — ворчит Марлена. — Вообще-то мы не в одной лодке. Подумать только, мы же все разъезжаемся.

И снова разговоры о выпускном, платьях и машинах.

Ноэль взвизгивает. Они здесь. Мальчики. И трепет крылышек внутри. Я люблю его, моего бойфренда, роскошного, терпеливого, всепонимающего Кэра. Я поднимаюсь, взбиваю волосы, поправляю бикини. Вхожу в воду. Желание переполняет меня, я не могу и не хочу стирать с лица улыбку, я принимаю ее с благодарностью и машу ему, а он стаскивает через голову рубашку, обнажая тело с синяками от лякросса, подмигивает мне и ныряет в воду, приглашая меня обхватить его ногами. Эй, привет.

Я люблю его голос. Люблю этот бассейн. Люблю ходить с ним в «Роллинг Джек». Мне нравится быть его девушкой. Я неделями не заглядываю в газеты. Прыскаю со смеху, когда мы пробираемся в заднюю комнату его отца, где хранится оружие. Я жую жвачку и не знаю, кто у нас госсекретарь. Я ничуть не переживаю из-за того, что засыпаю без слез. Объясняю полицейским, что мы с Джоном были просто друзьями. Кэр здесь, всегда. Когда наши ноги соприкасаются, я ощущаю себя живой. Всю жизнь я хотела, чтобы он не охотился на бедных, беззащитных животных и не обижал тех, кто меньше и слабее. Джона. Я всегда думала, что люди не меняются. Но в бассейне сила на моей стороне. Я вижу, как он хочет быть со мной. Вижу, как хочет и готов сделать первый шаг. Представляю мир, где он не охотится, где он не задира. Мир, где он со мной. Мы хорошо влияем друг на друга, вместе мы лучше, чем порознь. Иногда я почти думаю, что Джон ушел, чтобы я могла быть здесь, в воде, полностью и совсем.

Кэрриг плывет ко мне. Мы касаемся друг друга пальцами ног, и он улыбается.

— Марко.

Эту игру я знаю. Я не говорю «Поло»[17]. Делаю глубокий вдох и ухожу под воду, молча приглашая его найти меня, — в отличие от Джона, не оставившего ничего, ни записки, ни намека, ничего. Но вместо плеска воды до меня доносится посторонний звук. Безошибочно узнаваемый звук открывающейся раздвижной двери. Это мама Ноэль вторгается в наше пространство. Я выныриваю — и все смотрят на меня. Как будто знают что-то, чего я не знаю.

Мама Ноэль машет телефоном. Нетерпеливо прохаживается.

— Его нашли, — говорит она.

— Кого нашли? — спрашиваю я.

— Джона, — отвечает она. Как будто он был моим хомячком. Моим. — Хлоя, они нашли твоего друга.

Мы собирались пойти в кино, потом в лес. Если я уйду, то все испорчу. С неровным числом ничего не получится. Без меня. Пять не шесть. Смотрю на Кэррига, но он уставился в стену, оставил меня еще раньше, чем я оставила его. Что ж. Я выхожу из бассейна. Вытираюсь полотенцем.

Остальные остаются. Меня трясет. Чувствую себя такой… голой, как будто на мне нет никакого бикини.

— Поскорее, Хлоя. Твоя мама уже едет.

Почему я иду? Потому что хочу или потому что обязана? Не знаю. Знаю только, что чувствую себя так, словно собираюсь к дантисту. Они нашли твоего друга. Четыре года назад я была другим человеком. Я бы все отдала за Джона.

Теперь мне есть что отдать. И Джон заберет. Я не та, что была, я хуже. Я хочу остаться в бассейне.

Но это не важно. Мама уже сигналит.

Я в маминой машине, на переднем сиденье, с мокрыми волосами. Смотрю в окно. Стучу зубами. Марко. Поло. Джон. Кэрриг.

— Что-то не так? — спрашивает мама. — Помимо очевидного. Я, например, в шоке. Ты в порядке? Это к тому, что никто не говорит, что мы обязаны туда ехать.

— Конечно, обязаны. И я в порядке. Просто замерзла.

Она включает печку. Я смотрю в окно. Звонит телефон. Кэрриг. Отключаю звук. Теперь приходит сообщение: «Это я, Хлоя. Я!» Как ему ответить? Что написать? Я уже не та девочка, которая собирала его газеты. Я та, которая их выбросила. Не могу придумать, что сказать, а то, что приходит в голову, звучит банально, холодно или просто глупо. Теперь уже слишком поздно. Мы приехали. Я убираю телефон в сумку и чувствую, как сердце начинает колотиться. Здесь повсюду машины. Телевизионщики.

Мама паркуется и поворачивается ко мне.

— Хочешь, чтобы я пошла с тобой?

Если бы она хотела остаться, то выключила бы двигатель. Мы как будто в машине времени. Она спрашивает, долго ли я здесь пробуду, и это не вопрос — ей нужно знать, когда заехать за мной, чтобы отвезти к Ноэль. А потом мама вдруг охает. Я выглядываю в окно и понимаю, почему она вдруг ударила по тормозам.

Мой Джон. Это он и не он. Мужчина, стоящий на дорожке с приветственно поднятой рукой… В одном старом телешоу такого, как он, называли «лакомый кусочек». Мама, похоже, вот-вот упадет в обморок.

— Боже мой, Хлоя, это не он. Не может быть…

Сердце рвется у меня в груди.