отдавая честь.

Подполковник надел фуражку, которую, от волнения, снял, и все это время держал в руке.

– Ну, мать его, затвором по шепталу, хотелось еще добавить, но вспомнил, что стоит перед ротой, передумал.

– Командуйте, капитан, – отдал он приказ, направляясь в сторону штабной палатки.

– Разойтись, – скомандовал тот, и остановил уходящего рядового Симонова, – а ты куда?

– Как куда? Сами же «разойтись» сказали.

– А приказа не слышал?

– Второй день одни приказы. Голова гудит. На «губу», что ли?

– Что – ли. От сумы да от тюрьмы. Дальше сам знаешь, – пошутил офицер, – но кому-то и тюрьма дом родной. – Ты, то как, на «губе» бывал?

– Служил же, – не стал озвучивать свой большой армейский опыт «отсидок на губе», Витька.

– Ну, ну, не скромничай. Пошли к машине.

Роту, повзводно привели обедать в сбитую на скорую руку, щитовую столовую. Есть, еще совсем не хотелось. Сидели, озираясь вокруг, уже почти, протрезвевшие. Пару человек, видно из «разливальщиков» которые, как известно себя никогда не обделяют, дремали за столами, уронив головы на подложенные руки.

– Не спи, дембель проспишь, – толкнул одного рядом сидящий целинник. Тот поднял голову, ничего не понимающим взором обвел столовую, и вдруг его взгляд остановился на кучке солдат срочной службы, что-то пьющих из котелков. В голове его, что-то щелкнуло, и он обратился к взводному командиру, старлею,

– Я тоже пойду кружечку дерну, – опираясь на стол, стал тяжело подниматься.

Офицер, покрутил головой, оглядел привычную, ни в чем не изменившуюся обстановку, и решил, что тот шутит,– А за столом тебе, чего не дергается. Наливай с чайника, да пей.

– Ага, им салабонам можно, а мне старому дембелю, хрен на рыло?

– Компот же в чайнике? Пей хоть залейся, – не понял старлей.

– Сам пей компот, я как они, пива хочу.

По лагерю покатился громовой хохот, только теперь до всех дошло, что их собрат по «борьбе с урожаем» принял полевую кухню, за бочку с пивом.

За брожение умов и кривизну мыслей, за прямоту извилин и пересчета их в голове, согласно Армейскому уставу, ответственность несут замполиты. Жесткий и тщательный отбор в политические училища, давал хорошие результаты. Замполиты получались твердолобые, целеустремленные. Уверенные, что Армия, держится только на них. Всезнающие, везде сующие свой «комиссарский» нос, свято верующие в победу мировой революции.

Замполит роты, невысокий, худенький, в звание майора, прибежавший на хохот, опытным взглядом определил виновника события. Молча взял его под руку и вывел из столовой.

В течение полутора часов весь личный состав роты, с интересом наблюдал, как под монолог замполита, поникла голова «любителя пива».

А совсем, любопытные, старались пройти поближе, и тогда до них долетали отдельные слова майора, из которых потом сделали вывод, что он популярно объясняет бойцу, огромную разницу между компотом и пивом.

Рядовой Симонов на командирском «Уазике» в сопровождение капитана, был привезен из лагеря, назад в расположение части. Выполнив необходимые формальности, капитан уехал, оставив подопечного знакомиться с уже подзабытым с армейских времен видом и бытом гауптвахты.

20

В камере, куда его определили, уже сидело двое рядовых и один сержант. Сержант, с по – фигистким выражением лица, которое характеризовало его как «дедушку» Советской Армии, и давало неоспоримые права и привилегии на всей армейской территории, оказал «новоселу» почет и уважение,

– Первый раз «партизана» на губе встречаю, хотя я здесь имею постоянную прописку, – сказал он, пожимая новому соседу руку.

– Крылья «фазаны» шеметом расправили. Быстро «прадедушке» закурить. Да место освободите ветерану, – отдал приказ он двум другим арестантам.

Солдаты второго года службы «фазаны» тут же выразили готовность к исполнению. Один протянул Витьке сигарету, другой чиркнул по полоске от коробка, частью расщепленной спички, давая прикурить.

Витьке, сразу стало хорошо, от такого забытого, но приятного почета. Ему показалось, что он вернулся в свою армейскую молодость, когда он, будучи «дедом» тоже практически не покидал гауптвахты.

Он растянулся на топчане, и, пуская кольца дыма, в серый, давно не беленый потолок, приготовился слушать, обязательные в таких случаях инструкции, разъяснения , предостережения о здешних порядках. Готовый поделиться своим былым опытом «героического» сиденья на губе, Витька, давно усвоил, что все это фигня, по сравнению с «дембелем», который неизбежен, как крах империализма.

Под монотонные инструкции «дедушки» у него уже начали слипаться глаза, но приближающую дремоту, оборвал звук проворачиваемого в замке ключа, затем скрип открываемой двери.

– Если «кусяра» то абздец,– без звука, одними губами прошептал сержант.

Рядовые, как по команде, прижались к стенке и вытянули руки по швам.

– А нам по пояс. Мы всяких видали. Нас, чем больше имеют, тем мы крепче становимся, – не вставая ответил «прадедушка»

– Ты такого не видел. Сейчас узришь, – заметался ужас в глазах сержанта.

В камеру, бочком протиснулось огромная человекоподобная фигура, в погонах прапорщика, с красным квадратным лицом. На этом лице, как в зеркале отражалось, все деревенское прошлое, военного, прошедшее на цельном парном молоке, и натуральном из того же молока, маслом. Все четыре начальных класса сельской школы. Четыре проходных районной, не считая зачатков военного образования.

– Это мы чаго? Это мы и где? Ты «мабута» думаешь, в рай попал? – вперил прапорщик маленькие, казавшиеся точками, на картине лица, глаза в Витьку, державшего в руке дымящуюся сигарету,

– Мы чего в Сочах загораем? Со «швабрами в мини» польку-бабочку скачем? Сочи не могу, а швабру, я тебе сейчас вручу. Борзоту-то я из тебя выколочу, уж тут ты не сомлевайся. Не забыл еще, как «очко» бритвочкой драить? Напомним, память, как говориться, освежим. За мной, рысью!

Витька, обернулся за сочувствием к замерившим и затаившим дыхание арестантам, но увидев на лицах, гримасу тихого ужаса, молча поплелся за прапорщиком. Он чувствовал, как изнутри, поднимается дрожь, глядя на покачивающуюся впереди, заслоняющую весь проход, огромную спину. Уяснив, что перечить и возражать в этой ситуации себе дороже. Дойдя до конца коридора, «штатный ужас» гауптвахты, в погонах советского прапорщика, открыл дверь, и отступил в сторону, давая дорогу Витьке.

Перед его взором открылась панорама, стоящих в ряд умывальников с одной стороны, и унитазов, напротив.

– Почисть. Чтоб горело, как у кота хозяйство, – издал работодатель рыкающий звук, который Витька определил как смех,– через час доложись.

– А может тряпку, дадите, товарищ прапорщик,– заикаясь от волнения перед прапором, и страха перед объемом работ,– я тряпкой помою можно?

21

– Можно мамонта в пещере, козу на возу, а в Армии «разрешите». Усек?

–Так точно, товарищ прапорщик, – как можно четче ответил Витька, боясь еще раз огорчить прапорщика.

– То-то. Тряпка в углу за батареей, – прапор повернулся, и, грохоча сапогами, двинулся обратно по