Хлопок справа снова встряхнул «Фокке-Вульф».

— Прыгайте же, это второй двигатель загорелся!

Я бросился в транспортный отсек.

— Командир, стрелок мертв. Пулемет разбит, — доложил Грубер.

— Прыгаем, надевайте парашюты. — Я схватил первый попавшийся и кинул его Хольцу, уже выбравшемуся из тюков и прижавшемуся к борту.

— Нет-нет, я не могу, — забормотал он. Мешок выпал из его рук.

— Тогда я забираю его себе. — Я поднял парашют и, закинув его себе за спину, стал защелкивать ремни.

— Нет, он мой, — Хольц с вытаращенными от ужаса глазами ухватил меня за пряжки ремней.

— Да вот же, у тебя в ногах лежит. — Я с силой отпихнул оберштурмфюрера обратно к борту, и он шлепнулся, споткнувшись о парашютный мешок на палубе.

— Тапперт и Майер, хватайте больше воды и провиант, боеприпасы не берите. Без них можно обойтись. Грубер — рация. Хольц, возьми ящик взрывчатки.

— Фон Рейн, вы убить меня хотите?!

— Черт! Грубер — взрывчатка, Хольц — рация.

Я открыл дверь наружу. Едкий дым наполнил отсек. Отпрянув, я взмахнул рукой. Первым прыгнул Тапперт, весь увешанный флягами с водой, за ним — Майер. Вслед за ними в темный провал шагнул Грубер с вещмешком, набитым взрывчаткой. Хольца мне пришлось сильно пнуть ногой в зад, чтобы он, наконец, вывалился из самолета. Дым разъедал глаза, дышать стало невозможно. Я стал быстро выпихивать сумки с горнострелковым обмундированием, спальными мешками и другим снаряжением. Потом бросился за парнем в кабине. Он все еще сжимал штурвал.

— Бросай, я жду тебя! Пора прыгать! Не посадишь ты его в темноте!

Не дожидаясь ответа, я стал вытаскивать упрямца из-за штурвала. В дыму мы добрались до проема в фюзеляже и наконец вывалились наружу. За нашими спинами горящий «Фокке-Вульф» начал разваливаться на охваченные пламенем куски.

Посадка была жесткой, но благополучной. Ни рук, ни ног я себе не поломал, а это главное. Посидев с полчаса на песке и придя в себя после пережитых событий, я решил поискать своих и достал фонарик. Через час с небольшим нашелся Грубер, а затем и Майер с Таппертом. Все были живы и здоровы. Через некоторое время обнаружился и пилот. Он тоже был в порядке, а вот Хольц с рацией пропал. Когда нашли один из мешков, выброшенных из самолета, решили развести костер и поставить палатку.

Во время ужина я узнал, что лейтенанта Люфтваффе, спасшегося вместе с нами, зовут Вернер Хенке. Это был высокий и темноволосый парень, с по-детски припухлыми чертами лица. Иногда в его движениях проскальзывала некоторая угловатость, что обычно бывает присуще подросткам. Родом двадцатидвухлетний летчик был из Дрездена. За штурвал военного самолета Вернер Хенке сел в июне 1941 года, но признался, что в переделки, подобные этой, еще не попадал.

После ужина я отправил гренадеров спать, а сам решил остаться на часах, а заодно вместе с Хенке определить наше местонахождение. Подавленное настроение молодого пилота после бутербродов с мясом и крепкого чая сменилось готовностью к новым свершениям. Но я знал, что еще полчаса, и его молодой организм под действием недавно пережитого стресса и плотной еды потребует сна. Справиться с этим он вряд ли сможет, а имеющиеся в наличии амфетамины надо приберечь для экстраординарных случаев. Поэтому я побыстрее достал свою командирскую сумку. После изучения звездного неба и карт мы пришли к выводу, что находимся в пустыне между Ауджилой и ливийско-египетской границей, довольно сильно отклонившись от пункта назначения. Когда спустя несколько минут лейтенант захрапел, я достал еще одну карту, составленную со слов другого лейтенанта — Дитриха. Получалось, что мы, по странному стечению обстоятельств, упали совсем недалеко от затерянных в песках развалин, которые не давали спокойно спать Гиммлеру и Хорсту.

«Жаль, что рядом медиума нет», — невесело усмехнулся я, глядя на огонь костра. Спустя час я сонно поднялся и пошел расталкивать Грубера, чтобы он сменил меня на посту.

Мне снится сон, в котором я медленно выхожу из палатки. Хотя еще раннее утро, солнце нещадно слепит глаза, и я опускаю их вниз. На мыске моего десантного ботинка примостился скорпион. Он недвижим, словно греется на солнце. Я стряхиваю его и иду прямо, поднимаясь по пологому склону песчаного холма. Достигнув вершины, я замечаю внизу, с противоположной стороны, что-то темное. Быстро спускаюсь. Рядом с разбитой рацией я вижу тело оберштурмфюрера Хольца. Он мертв. Неподалеку распластался полураскрытый парашют с перепутанными стропами. «Не останавливайся, иди дальше», — вдруг слышится чей-то еле различимый шепот. Я подчиняюсь и иду дальше. Взбираюсь на следующий холм, затем другой. Чувствую, как по спине течет пот, — жарко. Хлопаю себя по ремню и обнаруживаю, что забыл флягу с водой. Хочу повернуть назад, но странный голос приказывает продолжать путь. И снова я иду вперед. «Все, взберусь на эту вершину и поворачиваю назад», — говорю я себе. Поднявшись на очередной гребень и собравшись уже повернуть назад, вдруг замечаю впереди нечто, нарушающее гармонию плавных линий песчаных дюн. Я вскидываю к глазам бинокль. Белые выцветшие глыбы древних развалин. В центре что-то, напоминающее купол храма, вокруг — то ли остатки крепостных стен, то ли прилегающих построек. Я делаю шаг вперед, и в этот момент песок начинает проваливаться под моими ногами. Я падаю в темноту и… просыпаюсь.

Сев в своем спальном мешке, я огляделся. Рядом посапывали Грубер, Майер и Хенке. Сквозь приоткрытый полог палатки пробивался яркий свет. На часах было семь утра. Сделав несколько глотков воды из фляги, я вышел из палатки. Тапперт варил на костре кофе. Солнце, несмотря на ранний час, уже слепило глаза. Надевая полевое кепи, я невольно опустил глаза — на мысе моего ботинка застыл скорпион. Ночной сон вспомнился еще отчетливее, яснее. Я стряхнул насекомое и быстро зашагал вверх по песчаному холму. Тапперт, увидевший меня, что-то крикнул, но я лишь отмахнулся. Мне не терпелось увидеть другую сторону холма. Внизу действительно что-то темнело. Я бегом бросился вниз. Хольц лежал, неестественно подогнув ногу. На открытые глаза и кровь на лице уже налип песок, из ранца тянулся жгутом перекрученный парашют. Рядом валялась вдребезги разбитая рация. Я подошел поближе и на парашютном мешке разглядел пару рваных пулевых отверстий. Видимо, они появились еще на борту «Фокке-Вульфа», во время атаки британских истребителей. В темноте никто из нас не заметил, что парашют поврежден. А ведь именно этим парашютом мог воспользовался я, если бы Хольц тогда не запаниковал. Развернувшись, я направился обратно, в лагерь. Проверять, есть ли дальше те самые развалины, я не стал. У меня не было сомнений, что мы найдем их за ближайшими дюнами. Осталось лишь организовать поиски сброшенного мною с самолета снаряжения и боеприпасов, перетащить все это в древний город, а затем приступить к следующему этапу операции, только уже в усеченном составе и без радиосвязи.

К вечеру мы собрали практически все разбросанное в песках снаряжение, похоронили Хольца и разбили лагерь в стенах древнего храма. После ужина я отправил Майера на самый высокий из ближайших песчаных холмов для наблюдения за окрестностями, а Хенке и Тапперту поручил привести в порядок снаряжение и проверить исправность оружия. Я же вместе с Грубером решил поподробнее изучить развалины. При ближайшем осмотре я укрепился в мысли, что это остатки древнего куполообразного храма, обнесенного когда-то мощной стеной из белого камня. Причем и храм, и стена были, видимо, исполинских размеров. За тысячелетия пески почти полностью занесли их, но оставшаяся видимой верхняя часть купола, имеющая не менее двухсот метров в диаметре, пусть и провалившаяся внутрь, поражала воображение. В более поздние времена в остатках храма появлялись иные постройки, имеющие, скорее всего, только хозяйственное назначение или служившие нехитрым жилищем кочевникам, но и они впоследствии были заброшены, и пустыня разрушила их.