кармане завибрировал. Посмотрев в экран, он убедился, что это была Катя, и не поднимая трубки, вошёл в дом. С красными от мороза щеками, откладывая вызов и на ходу сбрасывая с себя сапоги, громко сказал:

– Катька! Я дома, не переживай!

В проёме стояла красавица жена с Савой на руках.

– Задержали на работе? Ну как день прошёл?

– Нормально. Смотри что я принёс, – сказал он, показывая пакет с покупками.

– Чего это?

– Альбом и краски. Помнишь я рассказывал, как в школе рисовать любил? А потом ещё в армии? Буду рисовать!

– Гена… – не могла найти слов Катя. – Милый мой. – Лицо приобрело багровый оттенок, а из глаз полились слёзы.

– Ладно тебе, ты чего? Не плачь, – кладя пакет на пол и снимая куртку сказал Гена. – Нас буду рисовать, что бы Савке от папки осталось хоть что-нибудь.

Маленький Сава, глядя как мама плачет, подозревал, переводя взгляд то на папу, то на маму, что что-то происходит, и махая маленькими ручками, кажется, пытался что-то сказать.

– Смотри, что на работе собрали для меня, – сказал Гена, доставая конверт из кармана брюк. – Я тут потратил не много, на краски, альбомы. Это нам с тобой для себя, пока работать буду, что скажешь?

– Даже не знаю, – пытаясь унять слезы, вытираясь свободной рукой, сказала Катя. – Это всё так странно, всё так внезапно.

– Ничего любимая. Мы справимся. Да Савка? – сказал он и подойдя к супруге чмокнул в щеку, двумя пальцами пощекотал живот сына.

– У-и-гу-гу! – улыбаясь во весь беззубый рот пролепетал Савка.

– Есть хочу!

– Сейчас, иди руки мой, а я пойду мелкого уложу, – сказала, чуть улыбаясь, Катя.

– Вот это я понимаю, – впервые за весь день искренне улыбнулся Гена.

– Ну что, мужчина, – глядя на сына сказала Катя. – Пойдём положу вас в вашу кровать, отец ваш трапезничать желает. Под звонкий лепет Савы, не понимающего, что его ждёт мягкая кровать, а не приключения, Катя понесла малыша в комнату. Гена проводил жену взглядом. Всю дорогу, весь этот день, пытаясь отвлечься, не думать, он боролся с мыслью, что терзала сознание. Он пытался забыть, не думать о смерти, но ему это удавалось с трудом, пока разговор с Николаем и покупка красок не поселили в сознании ещё одно чувство, такое же сильное, как и то, другое, но доброе и тёплое, от которого, внутри, становилось хорошо, и боль от терзаний уходила.

Гена поднял пакет и развернул. Вот они, альбом и краски. Мысленно он уже рисовал. Чувствовал запах акварели, бумаги. Думал, что, наверное, нужно соорудить мольберт. Он весь окунулся в размышления о рисовании, будто и не было никогда мыслей о цифрах. Что-то щёлкнуло в мозгу, что-то свернуло в нужное направление. Гена забыл о беде. Он увлёкся, так же как в детстве, когда рисовал маму, папу, дом и двор за окном. Давно забытое, доброе и такое прекрасное, частичка его самого, что была оставлена в прошлом из-за бытовых хлопот, чувство снова вернулось к нему и заполнило изнутри. Гена быстренько сбегал в зал. Бросил пакет на диван и поспешил мыть руки. Кушать хотелось очень сильно.

Весь оставшийся вечер Гена провёл с женой и сыном и только перед самым сном, он решил взять в руки альбом и краски. Уединившись на кухне, он налил в кружку воды, достал кисточки, акварель и открыл альбом. Белый лист молчал. И Гена, глядя на этот бездонный колодец, ожидал прихода музы. Вдохновение пришло, как только он взял в руки кисть и обмакнул в воду, мгновенно подсказало цвет краски с которой стоило начать. Образы и фигуры появлялись на белом, и по началу мёртвом, листе бумаги. Гена рисовал то, что он всегда рисовал, когда не знал с чего начать. Зелёная и сочная трава первой появилась на холсте. Картинка отчётливо сохранившееся в сознании. Гена рисовал точную копию загородного домика, который по заданию классного руководителя ему помогала рисовать мама, до того, как потеряла все человеческие черты.

«Наверное, стоит ей позвонить…» – подумал вдруг Гена. – «Или?..» – Но мысль оборвалась, воспоминания о причинённых ему травмах нежно обняли Гену за плечи и увели в сторону, от желания позвонить этой ужасной женщине.

Гена рисовал. Маленький деревянный домик с яблоней, за не высоким заборчиком. Доменная труба из которой шёл тонкой полоской дым. Чудесный пейзаж из множества вечнозелёных елей и маленькие черные птицы на голубом небе. Отложив работу в сторону, Гена начал следующую, и не мог остановиться в экстазе вдохновения до полуночи. Исписав десять листов множеством фруктов, деревьев и портретов знаменитых деятелей культуры, художник решил прерваться. Осмотрев работы и исписав почти половину альбома, почувствовал себя умиротворённо. Вот оно значит, как заниматься тем что любишь. Оставив рисунки на столе, он вышел из кухни и лёг спать. Этой ночью ему снились волшебный сад и уединённый дом где-то в неизвестной глуши, где были только он Катя и Сава, и им было хорошо.

Оставшиеся четыре дня, которые он должен был отработать, благодаря вечерним посиделкам за красками и рисунками, пробежали невероятно быстро. Каждый вечер воображение Гены рождало множество различных картин. Натюрморты шли очень хорошо и перерисовав все продукты в доме, Гена принялся фантазировать. Только вот отсутствие практики в таком не лёгком деле дало о себе знать. Выдумать что-то невероятное и поразительное не получалось. Фантазия напрочь отказывала создавать нечто новое. Не обращая внимания на неудачу, Гена начал рисовать собственный портер и иногда Катю, которая периодически заходила на кухню узнать, как у мужа идут дела.

На работе он был совершенно другим человеком. Большую часть работы он молчал и отвечал только по работе. Федя и все остальные с участием наблюдали за молодым человеком, которому с каждым днём оставалось всё меньше времени. У них самих на спинах были достаточно сносные цифры. Каждый должен был умереть в почтенном возрасте. Гена старался не смотреть, но иногда взгляд касался чьей-то спины и от этого у него слегка покалывало в животе. Вид у парня был хмурый и загадочный и коллеги, глядя на него, видели только механического гуманоида, автоматически делающего работу. Откуда они могли знать об увлечение Гены, что занимало мысли. Делая нудную и скучную работу, пачкая руки и обжигая потрескавшуюся кожу, Гена думал о том, как он вернётся домой и снова будет рисовать.

В эти дни внутренняя борьба в голове Гены стала постепенно затихать. Мир для него ограничился только домом, семьёй и рисованием. Он не смотрел новостей, редко ходил по людным улицам и вообще старался избегать людей, подсознательно пытался забыть