– Нет, – объявил Алексей, – это исключено!

– Хорошо, – легко согласилась Полина. – Тогда я иду с Матвеем.

Офицер позеленел. Надо сказать, что помимо уже перечисленных видов женщин, которые его отталкивали, ему совершенно претил присущий некоторым особам авантюрный дух.

– Чтобы он не вздумал обмануть нас, – пояснила Полина по-французски.

Клокоча от раздражения, Алексей был вынужден согласиться.

– Если кто-то появится, – напутствовал его Матвей, – свистните, барин.

И пока агент нумер один стоял на стреме, агент нумер два вместе с безномерным Матвеем деловито принялась обыскивать спальню.

Оставшись в коридоре один, Алексей обнаружил, что время тянется ужасающе медленно. Молодой человек буквально не находил себе места, корни волос у него вспотели, чего не было даже перед той дуэлью, которая привела его в особую службу. То он обливался холодным потом, то его кидало в жар. Один раз по коридору прошел лакей, но, на счастье Каверина, не достиг спальни и степенно спустился по роскошной раззолоченной лестнице.

«Эх, государева служба… И чего они там копаются?»

Надо сказать, Алексея бы совершенно устроило, если бы документы лежали в открытом доступе на самом видном месте. Но, очевидно, Эпине-Брокар вовсе не разделял его мнения, потому что время шло, а двое сообщников не возвращались.

Потеряв всякое терпение, Каверин отворил дверь и вошел.

Он оказался в небольшом кабинете, смежном со спальней, где застал удивительную картину: Полина, стоя на коленях и отвернув угол ковра, пыталась отодрать от пола паркетную шашку. Матвей, рывшийся в секретере, взирал на ее потуги с благодушием пожарного, который видит обывателя, явившегося тушить огонь со стаканом воды. За несколько секунд до появления Каверина Матвей как раз извлек из секретера приятно звякнувший мешочек с золотыми луидорами и, дабы тот не чувствовал себя одиноким, пребывая взаперти в столе, спрятал его в карман.

– Где шкатулка? – спросил Алексей.

– Видимо, под полом! – сердито ответила Полина. – Там тайник. Слышите, как простукивается пустота? Но я никак не могу его открыть!

Каверин пришел к ней на помощь, и вдвоем они отодрали от пола ни в чем не повинную шашку.

– Здесь ничего нет, – объявил офицер с разочарованием.

– Я же говорил вам, сударыня, – укоризненно молвил Матвей, пряча в карман второй мешочек с луидорами. Настроение воришки с каждым мгновением становилось все лучше. – Под полом просто щель, и более ничего.

Однако Полина, как уже упоминалось неоднократно, была на редкость упряма. Она наклонилась и стала шарить рукой внизу.

– Ой! – вдруг вскрикнула мадемуазель. – Там какой-то сверток!

А Матвей в тот момент повернулся к двери и насторожился. Тем временем раскрасневшаяся Полина извлекла на свет божий прямоугольную коробку, замотанную в толстую материю и обвязанную бечевкой.

– Кто-то идет, – буркнул вор, поспешно закрывая секретер. – Говорил же я вам, надо было на стреме стоять!

– Мы уже нашли то, что нам надо, так что уходим как можно скорее, – сказал Алексей, поспешно возвращая на место шашку и поправляя ковер. По правде говоря, молодой человек испытывал огромное облегчение от того, что все кончено и им не надо больше ничего красть.

Как три пули, они вылетели из кабинета и настолько быстро, насколько позволяли приличия, бросились к лестнице. Но лабиринт снова порядком помучил нашу троицу, прежде чем агенты оказались в большом зале, где одна из давешних девушек, завидев Каверина, надула губки и со значением обняла танцующего с ней молодого хлыща. Однако Алексею было не до нее.

Наконец трое авантюристов вышли из дома, и Каверин, оказавшись на свежем воздухе, вздохнул с облегчением.

– Ну вот и ладно, – сказал он, оглядываясь по сторонам и убеждаясь, что никто их не видит. – Мадемуазель Серова, дайте мне шкатулку.

– Это я ее нашла! – сердито возразила Полина.

– Вам угодно и тут пререкаться со мной? – обманчиво кротким тоном осведомился Алексей.

Сердясь на себя, на него, на весь свет («наверняка всю честь находки он припишет себе! ненавижу!»), Полина вытащила сверток из атласной сумочки, которая, по правде говоря, по размерам своим вовсе не была предназначена для такого рода вещей, и отдала его офицеру.

Не без труда Алексей развязал бечевку, развернул материю – и оторопел.

Это была вовсе не шкатулка, отделанная перламутром, а совершенно другая – розоватого дерева, именуемого фиалковым, изящная вещица с резной крышкой, вовсе не предназначенная для того, чтобы ее прятали под полом.

Завидев, что именно вытащила из тайника мадемуазель, Матвей сложил губы трубочкой, словно хотел сказать «фью-ю», но удержался.

– Мы нашли не ту шкатулку, – мрачно промолвил Алексей.

– А может, все же ту? – с надеждой предположила Полина.

– В каком смысле, сударыня?

– В таком, что бесполезные вещи не прячут в тайниках под паркетом, – сердито бросила Полина, отбрасывая со лба назойливый светлый локон. – Может быть, он переложил бумаги из той шкатулки в эту?

– А что, в самом деле! – поддержал ее проныра Матвей.

Алексей оглянулся и, убедившись, что их никто не видит – большое дерево надежно скрывало троицу от посторонних взоров, – открыл шкатулку. Одного взгляда хватило, чтобы понять: секретными протоколами французского правительства тут и не пахнет. В шкатулке не было ничего, кроме связки пожелтевших писем. В глаза Каверину бросились строка: «Дорогая Эжени…» и дата «14 мессидора».

Здесь требуется небольшое пояснение. Когда во Франции к власти пришли республиканцы, то они сочли, что старый календарь устраивает их еще меньше, чем старый режим. Отрубив головы королю и королеве, революционеры энергично принялись реформировать само Время. Во-первых, приказали вести счет от 22 сентября 1792 года, даты, признанной первым днем и первым годом новой эры. Во-вторых, разделили год заново на 12 месяцев по 30 дней плюс пять или шесть дополнительных, посвященных прославлению великой и могучей Республики. Месяцы получили новые названия – брюмер, жерминаль, флореаль и так далее; мессидор был одним из летних месяцев. Так как дни недели, ясное дело, устарели ничуть не меньше, чем названия месяцев, семидневная неделя была заодно заменена десятидневной. Увы, время одолеть куда труднее, чем одного человека, пусть даже человек этот – король, и новый календарь продержался лишь до конца 1805 года.

Словом, все указывало на то, что в шкатулке находится какая-то никчемная рухлядь по меньшей мере тридцатилетней давности, и она никак, ни при каких обстоятельствах не поможет России решить турецкий вопрос. Для очистки совести Алексей проглядел всю пачку, но там были лишь письма к какой-то Эжени да мятый конверт, в котором вообще ничего не оказалось.